Перец Маркиш - Куча

Нет! Не лижи их плоть, оплывший небосвод!
Не слизывай с их ртов смердящий чёрный дёготь!
А… тесто хочешь ты кровавое потрогать?!
Блевотину?! Не тронь! Земля её возьмёт.

Прочь! Пахнет от меня! Откуда этот смрад?
Отцы и братья здесь, и дочери, и внуки —
весь городок! Царапают их руки,
шевелятся… Скорее прочь! Назад!

Вся Куча доверху — вонючее тряпьё!
Бери, что хочешь, вихрь, на память из неё!
А монастырь сидит, как хорь у крови птичьей…

Эй, жирный небосвод! Возьми себе обычай
их белый китл [1] Китл ( идиш ) — белый полотняный халат, который мужчины надевают в Йом-Кипур, а также в новогодний и пасхальный праздники. носить — и будешь свят и скромен!
Омен!

К мёртвым я приду однажды,
в пору крови, в пору мёда;
созерцатель мёртвых, сам я
голубей ищу из детства,
голубей в зловонной Куче.

Это жребий мой подвешен
на луне подслеповатой:
свет неясный над пустыми
вспоротыми животами,
над предутренним затишьем.

А во мне местечко дремлет,
и мерцает в сердце детство
с угловатыми плечами…
Вот и козочка белеет
на рассвете у порога…

О мои слепые предки!
Сколько мне ещё скитаться
по неверным вашим тропам
и терзаться вечным страхом
под ногой увидеть бездну?!.

Расступитесь шире, дали,
на пути к Днепру от Нила!
Ты, чьи выколоты очи,
боевым наполнись жаром
и ярмо сломай на шее!

Богатырь, Самсон незрячий,
отрасти же снова кудри!
Дрожь уйми в руках окрепших
и, как древние колонны,
рушь опоры мирозданья!..

Местечко будто спит. Всё тонет в тишине,
как груженый обоз в болоте незнакомом…
Не слышно голосов ничьих, и перед домом
ничья живая тень не промелькнёт в окне.

И только ветер здесь, как ястреб молодой,
в закатной мгле кружит и кровлю рвёт когтями…
Владыка всех миров, над нищими, над нами,
страницы звёздных книг небесные раскрой…

В молельне сумрачной никто меня не ждёт.
Гуляет здесь сквозняк, и только голос брани,
бессильный горький крик, родившийся в гортани,
проклятьем разомкнёт мой воспалённый рот.

Эй, жалкий плакальщик! Ты высох, как скелет!
А руки ластиться, подобно псам, готовы
и ран гнойник расчёсывать багровый.
О Куча чёрная! Кровавый мой завет!..

Среди майдана ты стоишь, как новый храм,
стоишь, как жертвенник, и, запах смерти чуя,
летит к тебе и вьётся там, пируя,
столетний ворон — царь помойных ям…

Издай же, сердце, вопль — тоску двух тысяч лет —
под жалкий скрип разбитой колесницы,
под крики воронья, клюющего глазницы!
О Куча чёрная! Кровавый мой завет!..

Ставь вечером шатры, а утром вновь ступай
тропою Каина, отверженное племя!
И шапку Авеля напяль себе на темя
и кровь свою в бокал субботний наливай!..

Повозка чёрная с возницей сонным в ней
колёсами увязла в мерзкой жиже…
Вон там они лежат в лохмотьях и бесстыже
сверкают наготой раздробленных костей.

Поток смолы застыл в глазах моих,
и как ни выжимай — он не течёт слезами.
Повозка чёрная увязла в грязной яме —
там кто-то возит, кто-то возит их…

Перекрестись, возница, на рассвет!
Считай их, каждого, по голове пробитой!
И сбрасывай тела под конское копыто!
О Куча чёрная! Кровавый мой завет!

Эй, плакальщики с вавилонских рек!
От ваших врат с мозаикой старинной
сюда, на Днепр, ведите хор калек,
оплакивайте новые руины!

Эй, клейзмеры, снимайте арфы с ив!
Настраивайте старые цимбалы!
Вливайте скрипок траурный мотив
с вином субботним в кубки и бокалы!

И горький пережёвывайте ком!
И возле чёрной Кучи беспрестанно
костлявым бейте в сердце кулаком,
шепча слова молитвы покаянной!

И о рабах, что клали кирпичи
на извести из молока грудного,
забудь, длиннобородый, замолчи!
О городке кричи, где нет живого!

Узлы старинных сказок завяжи!
О Куче всем рассказывай отныне!
Разбитые надгробья покажи
и косточки детей в кровавой глине!..

Сельчане, эй! Нисходит благодать!
На площади с пустым базаром рядом
распутная, святая ваша мать
младенца держит бледного над смрадом!

Где в Куче перемешаны, коптя
морозный воздух, головы и спины,
стоит она, незрячее дитя
баюкая над грудой мертвечины…

Эй, плакальщики с вавилонских рек,
гремят, гремят заклятые цимбалы!
Под скрипок плач, под струй кровавых бег
со звоном разбиваются бокалы!

Как фига из Бейт-Лехема, растёт
макушка Кучи — станет выше вдвое
и продырявит жалкий небосвод…
Благословен создавший всё живое!

Летите, ветры-странники, спеша,
на рыжий этот снег, покинув север хмурый!
На много лет вперёд, как у слона под шкурой,
найдёте мяса вы, гной Кучи вороша.

Изломанная кость, как дикий рог, торчит,
распоротый живот — как чёрный зев колодца.
Бездомный, над тобой тоска скитаний вьётся,
влечёт на дно болот и, как сова, кричит…

Макушка Кучи вверх косматая ползёт
лизать гниющим ртом небес кровавых блюдо —
Безумный кто-то здесь за возом воз везёт…

Эй, ветры-странники, за мною! Прочь отсюда!
Довольно вам отцовский талес рвать:
без савана лежит в зловонной Куче мать!..

Кривым переломанным клювом пугая,
летит мимо Кучи ворона седая.

Куда ты, ворона, ведь сумерки скоро?
— Всю стаю родную, всю чёрную свору

из края, где голод нас ждёт неминучий,
сюда приведу я — кормиться при Куче.

И вот прилетает вся стая. Ворона,
забравшись на Кучу, вещает, как с трона:

— Ой зимнее поле, ой холод колючий —
как сладко в морозы погреться у Кучи.

Давайте же, детки, клевать, и проказить,
и каркать от сытости (чтобы не сглазить!).

Вокруг этой Кучи, на вольном майдане
поселимся табором, словно цыгане.

Плодись, размножайся, наш род чернокрылый!
Дай бог тебе счастья, спаси и помилуй!..

Утешь меня, ястреб, над мусором бьющий крылами,
над смрадным, кровавым засыпанным снегом тряпьём;
я призван служить тебе, Куча, с тобой оставаться вдвоём,
как жрец с потаённым, невидимым в сумрачном храме.