Павел Перец - От косяка до штанги

Когда Ксюха округлилась, я поставил под стол коробку, постелил туда свитер, предположив, что это лучшее, что я могу предложить будущей матери-героине. Вернувшись с репетиции, обнаружил шесть слепых чертят (четыре белых, два черных), сосущих розовые пупырышки на теле родительницы.

Когда-то я привел девушку в родительский дом. Мы ехали с новоселья ее подруги. Подруга сделала в квартире концептуальный ремонт: содрала обои, и покрасила голые бетонные стены ядовито-желтой краской. Прихожую – в зеленый цвет. Батареи и подоконники – в фиолетовый. Не квартира, а домик для Барби. Пригласила на новоселье. Большая кастрюля фаршированных перцев, мартини, сок, водка, пластмассовые тарелки, стаканчики, коктейльные трубочки – все под цвет интерьера. Полна горница дизайнеров, среди которых я, профессиональный столяр, выглядел как лист фанеры в стопке багетов. Разговоры все о том же.

Девушка оказалась модельером, то есть дизайнером шмотья. Мы приехали ко мне домой, я понервничал для приличия, когда открывал дверь. В комнате, посреди софы лежала ощенившаяся собака моих родителей с выводком. Я завернул щенков в тряпку и выкинул в подвал. Потом трахнул девушку, поменяв предварительно простыни, заляпанные собачьими выделениями. В этот момент щенки подыхали в подошвах девятиэтажного дома без мамкиной титьки.

На следующее утро увидел, как собака носится с чем-то в зубах. Это был ее последний мертвый детеныш, которого она родила уже после всех остальных. Когда я попытался его забрать, псина взвыла так, будто ей брюхо раскаленной кочергой проткнули. Щенка я выкинул. Не знаю, могут ли собаки плакать. Эта плакала. Я понял, что никогда больше не смогу утопить, закапать, убить звериный выводок. Поэтому для меня даже не стоял вопрос о том, что я буду делать, когда кошка обзаведется потомством. Ничего. Себе оставлю.

Говорят, на огонь смотреть полезно. Иногда это завораживает. Особенно загородом у костра, ощущая в животе стакан водки и шашлычную массу длиной в полтора шампура. Пялиться на котят – зрелище куда более завораживающее, чем просмотр мертвой древесины, объятой ленивым пламенем. Их копошение – реверс в детство. Никаких агрессивных мыслей.

Заходили друзья-приятели посмотреть на молодую писклявую поросль, пощупать, полапать, подержать в руках с той бережностью, с которой дети держат блестящие стеклянные шары, прежде чем повесить их на елку. Двух белых, у которых таки были черные родимые пятна на лбу, назвали Горби, в честь Горбачева.

Я избавился от них довольно быстро. Поместил объявление в газету, что раздаю задаром поросят кошачьего происхождения. Одного черного сам отнес неизвестному мне художнику на Загородный проспект.

Ксюха была психологической проституткой, она ластилась ко всем гостям. Кошки таким образом метят свою территорию. И то, что мы воспринимаем как ласковость, на самом деле является проявлением власти. Потом она забеременела второй раз. Ее муженек, альбинос и карбонарий на четырех лапах, не дал продохнуть молодому кошачьему организму. Он терроризировал весь двор, котов гонял, кошек брюхатил.

– А это Ксюхин ухажер, – указал я Жекиной жене на белобрысого увальня, валявшегося на асфальте.

– Ой! – воскликнула она, – какой-то он серенький!

– Ну почему же серенький, – возразил я, – очень даже беленький.

– Ах, это он просто грязненький!

Грязненький Ксюху и сгубил. Она стала сонной, как смотрительница железнодорожного шлагбаума, прекратила жевать сосиски, нарезанные заботливой рукой Павлика. Родила шестерых, через несколько часов еще двоих. Постоянно мяукала, чего за ней раньше не замечалось. Детей своих не кормила, и те обезжизнились под утро, даже не успев высохнуть. Шерсть клочками сходила с гибкого тела, но удостоверения чернобыльского ликвидатора у Ксюхи никогда не водилось. Я положил ее в сумку и пошел производить обследование местности на предмет ветеринарки. Нашел одну сразу за цирком. Ксюхе запихали в задницу градусник, поставили капельницу. Врач выписал с десяток лекарств, счет за осмотр, сказав, что надежды мало. Что-то с маткой.

– Она еще маленькая, странно, что родила, – сказал он дежурным тоном, в котором не усматривалось никакой трагедии. Врач делал свою работу.

Я стряхнул с лица глазные сопли, положил Ксюху в сумку, оставил в кассе деньги, которые собирался потратить на пищу не для ума, и вышел. Дома она ничего не съела, а на следующий день исчезла. Кошки уходят умирать в места только им известные. Квартира наполнилась подпольными шорохами.

Крысы затихали, как только появлялась кошка. Но стоило кошке исчезнуть, как они тут же возобновляли свою подрывную деятельность. Мало кто из девушек догадывается о том, что в центре города могут находиться апартаменты, полные серых неожиданностей с длинными хвостами. Почему-то девушек в крысах пугают именно хвосты.

Продавленный матрас, на котором я спал, удачно вписывался в планировку кухни. Матрас лежал у окна. От основного помещения его отделяла самодельная ширма. Таким образом, спал я в замкнутом пространстве, что с точки зрения психологов, действует успокаивающе – человек чувствует себя в безопасности. Сложности начались после того, как мы решили заняться с особой по имени Маргарита тесной, физической любовью.

Сквозь процесс копуляции, сквозь несущуюся из динамиков музыку я услышал посторонний шум. Как будто кто-то коготки точит. Шум начал отвлекать меня от ответственного дела.

После того, как фрикции стихли, тела разлепились, я одернул ширму и зажег свет. По полу мелькнула тень Микки-Мауса.

– Ты чего, – прошелестела Маргарита, еще не отошедшая от ощущений, которые приносит процесс тесной, физической любви.

– Да так, зажигалку потерял, – ответил я, наблюдая между матрасом и стеной серую спинку. Спинка стала передвигаться к окну, я схватил ее с проворностью голкипера.

– ААА!!! Кры-ы-ы-ссссссс-ааааааа!!! – заорала Маргарита и забилась в угол.

– ААА!!! – заорал я, потому что в этот момент грызуниха прокусила мне палец. Пришлось перехватить ее другой рукой, но она прокусила палец и там. От злости я стал дубасить ее изо всех сил о стену, разбрызгивая два вида крови – человеческую и животную. Крыса сникла, как теннисист, проигравший финал.

На следующий день паника пришла в дом и дала мне абстрактную пощечину, так, что зубы застучали. Все-таки крыса, как и муха – передвижной склад заразы, что было запротоколировано песней Мамонова. Паника, паника. Звоню в поликлинику. Надо ехать в антирабический центр, единственный в городе (когда бы я еще узнал, что такой существует). Автобус № 46 – Кавалергардская улица. Тетенька врач долго рассматривает боевые раны, ахая и охая.