Александр Бобров - Иосиф Бродский. Вечный скиталец

Да и что он выигрывал, к примеру, от письма Леониду Брежневу, посланного перед отъездом из России в эмиграцию? Зачем-то писал, требовала ли этого его душа? Сегодня это письмо иные его поклонники хотят обратить чуть ли не в пьяную шутку, в пародию, написанную совместно пьяной компанией перед отлетом из России. Нет, господа, такие проникновенные письма в шутку не пишутся: “Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не может. (И не повлияла. – В.Б. ) Язык – вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятва с трибуны…”.

В этом письме продумано каждое слово. Это его писательская концепция, подтвержденная всей жизнью и творчеством. К сожалению, по-моему, только я один и опубликовал полностью это письмо дважды в своих книгах “Поэты последней Империи” и “Живи опасно”. Нет его почему-то и в неплохой лосевской ЖЗЛ-ской книге “Иосиф Бродский”.

Никто, по-моему, осознанно не замечает той достаточно жесткой полемики, которую вел Иосиф Бродский с недругами русской культуры на страницах западной печати. Наши либералы до сих пор жестко цензурируют Иосифа Бродского. Хотя никаких запретов на публикацию и цитирование (кроме личного архива) сам поэт не оставлял.

Умудрились в России при множестве изданий Бродского лишь один раз напечатать в дополнительном седьмом томе Собрания сочинений его ответ на антирусские высказывания чешского писателя Милана Кундеры “Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому”(1985), умудрились пройти мимо “Письма президенту” Вацлаву Гавелу (1993), написанному опять же в споре с его речью “Посткоммунистический кошмар”, где чешский президент также позволил себе не просто антикоммунистические, а антирусские высказывания. Лишь недавно была впервые напечатана в малотиражном журнале дискуссия в Лиссабоне о России и Центральной Европе, состоявшаяся 16–17 мая 1988 года, на которой, откровенно говоря, эмигрант Иосиф Бродский защищал интересы России и русской культуры гораздо более отважно, нежели приехавшие из России Анатолий Ким, Лев Аннинский, Татьяна Толстая и другие, скорее оправдывающиеся перед именитыми западными писателями. Русских участников можно как-то понять – они впервые в начале перестройки выехали на подобную конференцию и послушно каялись за все существующие и несуществующие грехи.

Бродский и Лев Лосев с женой Ниной. 1971 г. Из архива Е. Б. и Н. В. Рейн

Об этой дискуссии слышал я сразу же после ее завершения от своего друга Анатолия Кима, который признавался, что так яростно спорить с ополчившимися уже не на СССР, а на саму изначальную Россию и русскую культуру позволил себе лишь эмигрант Иосиф Бродский. Кстати, это важная тема для исследования, как защищали достоинство России за рубежом и в самое прокоммунистическое время, и в период антикоммунистической истерии, многие наши самые лютые антикоммунисты Владимир Максимов, Михаил Шемякин, Андрей Синявский, Александр Солженицын, Иосиф Бродский, и как поливали грязью саму Россию другие диссиденты, от Давида Маркиша до Виктора Топа-лера. Как признавалась в Израиле известный филолог Майя Каганская: “В СССР я думала, что ненавижу все советское, приехав сюда, я поняла, что ненавижу все русское…”.

Эти статьи и выступления в защиту России и русской культуры Иосифу Бродскому никто не заказывал. Накипело. На Западе он боролся за Россию не менее страстно, чем Александр Солженицын. И спор их друг с другом типичен для русской литературы. Но об этом споре как-нибудь в другой раз. Я согласен с тем же Львом Лосевым, который в книге о Бродском, вышедшей в серии ЖЗЛ, пишет: «Западник” Бродский не менее, чем “славянофил” Солженицын, был всегда готов грудью стать на защиту России, русских как народа, от предвзятых или легкомысленных обвинений в природной агрессивности, рабской психологии, национальном садомазохизме и т. д.». К примеру, высказался он с присущей ему саркастической иронией в адрес ельцинских властей и после печально известного расстрела Верховного Совета 4 октября 1993 года:

Не забудем и о его дружеских отношениях с Глебом Горбовским, поэзию которого высоко ценил, о встречах с Николем Рубцовым и Татьяной Глушковой. Хранил же он у себя в библиотеке книгу стихов Станислава Куняева “Метель заходит в город” с достаточно трогательной надписью автора: “Иосифу Бродскому с нежностью и отчаянием. От меня. Станислав Куняев”. Хранил эту совершенно чуждую ему книгу, подаренную ему после возвращения из ссылки в 1966 году. Но о встречах с русскими писателями-традиционалистами и почвенниками как-нибудь в другой раз.

Для начала обратимся к его полемике с чешским писателем Миланом Кундерой, ныне столь щедро рекламируемом в российской прессе и издаваемом в наших престижных издательствах. Этим бы издательствам заодно в предисловии напечатать сначала статью Кундеры “Предисловие к вариации” из книжного обозрения в “Нью-Йорк таймс” от 6 января 1985 года, а затем и ответ Иосифа Бродского буквально через месяц в воскресном “Книжном обозрении” газеты “Нью-Йорк таймс” от 17 февраля 1985 года, “Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому”. Тем более, что статья Милана Кундеры ни разу не была опубликована в нашей прессе. А на обложку всех книг Милана Кундеры, выходящих на русском языке в России, я бы обязал выносить жирными буквами изречение Иосифа Бродского из его известной беседы с Адамом Михником, тоже стыдливо замалчиваемое в нашей прессе:“Кундера – это быдло. Глупое чешское быдло”.

Впрочем, еще за год до своей антидостоевской статьи Кундера опубликовал в апреле 1984 года там же, в центральном органе всех мировых либералов, свой нашумевший манифест “Трагедия Центральной Европы”. Кундера, как всякий бывший коммунист, как всякий ренегат, сначала верноподданнически подмахивавший советской власти, и даже споривший с Вацлавом Гавелом осенью 1968, призывая к компромиссу с советской армией, к отказу от сопротивления, к “умеренности и реализму”, отказавшись от своих былых взглядов, стал люто поносить своих бывших единомышленников. Ему уже мало было критики Советского Союза, он решил бороться со всей тысячелетней Россией и ее великой литературой… он решил бороться даже со своим собственным славянством. Он негодует: “Чехам (вопреки предостережениям своей элиты) нравилось по-детски размахивать «славянской идеологией», считая ее защитой от германской агрессии. Русские тоже с удовольствием использовали ее для оправдания своих имперских планов. “Русские называют все русское славянским, чтобы потом назвать все славянское русским” – так в 1844 году … Карел Гавличек предупреждал соотечественников об опасности невежественного восхищения Россией… Джозефа Конрада, поляка по происхождению, раздражал ярлык “славянская душа”, который навешивали на него и его книги… Как я его понимаю! Я тоже не знаю ничего более нелепого, чем этот культ туманных глубин, трескучие и пустые рассуждения о “славянской душе”, которую мне периодически приписывают…”.