Евгений Фирсов - Т. Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков

«20 марта [1919 г.], четверг. За завтраком встречаю Стефаника. Молодой главнокомандующий и военный министр Чехии – худощавый, бледный, нервный, энергичный и властный; желтый цвет лица, нос с горбинкой; таращит широкие глаза: или болезнь щитовидной железы, или болезнь сердца, или, может быть, просто немного не в себе. Да, да, он так вращает глазами, что можно принять это за безумие или признак гениальности. Говорит по-французски быстро и плохо. Конференцию находит скучной. Думает только о положении в Сибири, где застряла его армия, о безнадежной политике Совета десяти, который обжегся о русскую крапиву» [311].

Совсем недавно появился труд [312]словацкого историка Йозефа Гусара о Штефанике, автор которого бесспорно проявил себя разносторонним специалистом, знатоком и астрономических, и метеорологических, и авиационных и т. д. научных материй. Плод его долголетнего кропотливого труда и основные результаты исследования и выводы представляются довольно взвешенными.

Напрашивается мысль, что М.Р. Штефаника, видимо, постигла та же трагическая участь, что и другого его товарища по борьбе за национальную свободу из чехо-словацкой эмиграции – Й. Дюриха, но тот превратился лишь в «политический труп». То, что знаменитого генерала Штефаника, вернее его аэроплан, не без интриг, посадили или приземлили в буквальном смысле «в лужу», Й. Гусар показал весьма убедительно. Ответственность за все случившееся приписана главе итальянской военной миссии в Словакии, генералу Пиччионе, хотя в какой-то мере можно говорить о нестыковке некоторых довольно недвусмысленных суждений первой части работы Й. Гусара (в плане политически ответственных за гибель Штефаника) с ее второй частью.

В целом складывается впечатление, что Штефаника списали как деятеля государственного масштаба задолго до случившейся в Словакии авиакатастрофы. В этом мнении меня утвердило знакомство с перепиской Т.Г. Масарика и Э. Бенеша периода Парижской мирной конференции, опубликованной в Праге еще в 1994 г.

Ил. 6. Инструкция генерала Жанена генералу Сыровому в связи с планируемой эвакуацией «чеховойска» из Омска (РГВА)

Весьма предвзятое отношение Э. Бенеша к М.Р. Штефанику особенно сквозило в его письме из Парижа в Прагу от 5 апреля 1919 г. Некоторые фрагменты письма скорее подтверждают стремление Бенеша всячески оговорить Штефаника перед главой нового государства. В частности, Бенеш акцентировал внимание на связях Штефаника с маркизой Бенцони. В этом письме Бенеш также подчеркнул, что Штефаник прибыл в Париж из своей поездки в Сибирь в физическом и духовном отношении надломленным. И делал отсюда странный вывод, что, мол, Штефаник «что бы ни делал – все болезненно». Суть проблемы раскрывала скорее следующая часть письма, где констатировалась неудовлетворенность Штефаника своим положением, которое он по праву характеризовал как двойственное, неопределенное по отношению к новой власти, ибо занимая пост военного министра, он узнает, что в Праге пост министра обороны занят уже другим лицом [313]. Бенеш брал на себя ответственность утверждать, что «предвидит конец» Штефаника, ссылаясь буквально на недомолвки «многих его друзей».

Ил. 7. Генерал М. Жанен информирует о принятых мерах по перемещению российского золотого фонда (РГВА)

В этом же письме Э. Бенеш упрекал Штефаника в аристократизме, который «на родине вряд ли подходит», и усматривал во всем настрое Штефаника якобы «впечатление конца его политической карьеры», как «конец гения, часть трагического падения и конца». Этот перечень различных упреков в адрес Штефаника в письме развивался и далее, и не имеет смысла здесь продолжать их цитирование. Важно лишь констатировать, что между Э. Бенешем и М.Р. Штефаником тогда назрел острый личный и политический конфликт, сопровождавшийся резкими сценами, когда Штефаник напрямую даже обвинил Бенеша в нечестности, причем сделал это при свидетелях [314]. «И между нами – конец, – восклицал Бенеш, – мы не контактируем. В политическом отношении было бы правильным, если его не будет в министерстве, думаю, что на родине он не способен многое сделать, и опасаюсь, как бы он не довел там все до крайности. Я не знаю, как бы было в Словакии, туда может быть еще допустимо… Бертело советует его в дипломатию, но после конфликта со мной это тяжело… Препираться с ним не имеет смысла, так что Вам судить, когда дойдут известия от самого Штефаника и когда Вы с ним будете говорить» [315]. Из приведенного материала видно, что с предвзятой подачи Э. Бенеша, с его «легкой руки», М.Р. Штефанику как государственному деятелю на родине места не отводилось, в том числе под сомнение ставилась необходимость пребывания того даже в Словакии.

О том, что Штефанику не нашлось достойного места в созданной республике, пишет и Й. Гусар, анализируя в этой связи странную позицию самого президента Т.Г. Масарика, высказавшего в своих мемуарах, я бы сказал, крамольную мысль об «авантюризме» Штефаника. Это особенно горько осознавать, поскольку нет никаких сомнений в самоотверженном служении Штефаника своей родине, национальному делу, в его героизме и смелости, в чем мы убедились при анализе его небезопасной деятельности в далекой России. Историк Й. Гусар по праву развенчивает это абсурдное обвинение в адрес Штефаника.

Словацкий историк Й. Гусар показал, как в период подготовки и издания мемуаров генерала Жанена президент Т.Г. Масарик всячески пытался тенденциозно исказить историческую действительность, а именно – внести цензурную правку в чешский текст. Это касалось фразы в книге Жанена о том, что в планы Штефаника, по его личному свидетельству, входило занять в Чехословацкой республике пост вице-президента в родной Словакии.

В конце концов, под нажимом Масарика, этот сюжет исчез не только из чешского перевода мемуаров Жанена, но из французского оригинала [316]. Это говорит о многом. На деле, без сомнения, шла острая политическая борьба за главные государственные посты и определение конституционных прав Словакии в ЧСР. Зная решительный характер М.Р. Штефаника, руками которого, как мы видели выше, в самое критическое время его соратники, что называется, «загребали жар», нельзя допустить мысли, что он сам мог бы сложить руки и самоустраниться от решения этих проблем. И его последний полет в Словакию в начале мая 1919 г. значил без сомнения больше, чем просто предполагаемая побывка в родных краях.