Аарон Хотчнер - Папа Хемингуэй

Но было в Нью-Йорке одно место, которое Эрнест посещал с огромным удовольствием, — цирк братьев Ринглинг. Ему казалось, что звери в цирке совсем не такие, как все остальные животные: постоянно работая с человеком, они становятся гораздо умнее и приобретают яркую индивидуальность.

Когда я первый раз собрался пойти с ним в цирк, он так хотел поскорее увидеть животных, что мы оказались у Мэдисон-сквер-гарден за час до начала представления. Разумеется, вход для публики был закрыт. Мы подошли к служебному входу на Пятидесятой улице, и Эрнест принялся стучать в дверь. Наконец один из цирковых служащих открыл и попытался отделаться от нас, но Эрнест гордо предъявил ему специальную карточку, подписанную его старым другом Джоном Ринглингом Нортом, в которой указывалось, что ее предъявитель имеет право войти в цирк в любое время и в любом месте. И вот мы в цирке, осматриваем клетки с животными. Эрнеста всегда восхищали гориллы. Несмотря на просьбу страшно нервничавшего смотрителя держаться подальше от клетки, Эрнест решил подружиться с обезьяной. Подойдя к решетке, он обратился к животному с длинной отрывистой речью. Горилла вначале, казалось, внимательно слушала, потом вдруг схватила тарелку с морковкой и опрокинула ее себе на голову, а затем принялась жалобно скулить — верный признак добрых чувств, заметил смотритель.

Тут все служащие цирка окружили Эрнеста, прося его пообщаться и с их подопечными. Хемингуэй заметил, что он только раз по-настоящему беседовал с диким зверем, и это был медведь. Тотчас смотритель, ответственный за медведей, повел его за собой.

Эрнест остановился у клетки с белым медведем и стал наблюдать, как зверь меряет тесное пространство своего пристанища.

— У него плохой характер, мистер Хемингуэй, — предупредил смотритель Эрнеста, — лучше пообщайтесь с тем бурым медведем — у него прекрасное чувство юмора.

— Нет, я должен поладить с этим, — сказал Эрнест, не отходя от клетки. — Правда, я довольно давно с медведями не общался, мог выйти из формы.

Смотритель заулыбался. Эрнест подошел к клетке вплотную и начал говорить — голос его звучал мягко, музыкально, совсем не так, как во время беседы с гориллой. Медведь остановился. Эрнест продолжал говорить, и, признаюсь, я никогда раньше не слышал от него таких слов, а вернее, звуков. Медведь слегка попятился, а потом сел, уставился на Эрнеста и вдруг принялся издавать странные носовые звуки, подобные тем, что можно услышать от пожилого джентльмена, страдающего тяжелым катаром.

— Черт возьми! — воскликнул пораженный смотритель.

Эрнест улыбнулся медведю и отошел от клетки.

Вконец сбитый с толку медведь смотрел ему вслед.

— Я говорил по-индейски. Во мне течет индейская кровь. Медведи любят меня. Так было всегда.

Хотя Эрнест и любил смотреть кино в своем доме на Кубе, в Нью-Йорке он ходил в кинотеатры только на экранизации своих романов или рассказов, причем как бы принуждал себя к этому. Перед тем как решиться на это предприятие, он целыми днями твердил, что просто обязан пойти и посмотреть фильм, что таков его долг. Он вновь и вновь возвращался к этой теме, кружил и петлял, как охотник, загоняющий дичь, прежде чем сделать последний выстрел.

Фильм по роману «Прощай, оружие», снятый на студии Дэвида Селзника с Дженнифер Джонс и Роком Хадсоном в главных ролях, Эрнест наконец решился посмотреть после того, как три дня тщетно пытался придумать для себя причину, по которой мог бы этого избежать. Хемингуэй продержался тридцать пять минут. Потом мы молча шли по Сорок девятой улице и вверх по Пятой авеню. Наконец Эрнест произнес:

— Представь, Хотч, что ты написал книгу, которая тебе самому очень по душе, а потом ты видишь, что с ней сделали! Да это же все равно что помочиться в отцовскую кружку с пивом.

Мы смотрели фильм «И восходит солнце» накануне открытия чемпионата мира по бейсболу 1957 года, ради которого, собственно, Хемингуэй и приехал в Нью-Йорк. Когда Мэри спросила Эрнеста, какое впечатление на него произвел фильм, он ответил так:

— Любой фильм, в котором лучший актер — Эррол Флинн, является злейшим врагом самому себе.

Обычно фильмы по произведениям Хемингуэя ставились без его участия, и только в «Старике и море» он сам редактировал сценарий. Эрнест даже провел со съемочной группой несколько недель на побережье в Перу, охотясь за огромными марлинями, которые никак не попадали на крюк в нужный для оператора момент, и поэтому пришлось снимать рыб, сделанных из пористой резины. Надо отметить, что «Старика и море» Эрнест досмотрел до конца, молча глядя на экран. Когда мы вышли из кинотеатра, его единственным комментарием стало следующее замечание:

— Спенсер Трейси выглядел как очень толстый и богатый актер, изображающий бедного рыбака.

Как-то Эрнест выразил желание посмотреть телевизионные фильмы, для которых я сделал сценарии по его повестям и рассказам. Я устроил демонстрацию по кабельному телевидению. Один из них — «Мир Ника Адамса» — Эрнесту очень понравился. Мне тоже казалось, что это наиболее удачная экранизация. Она была сделана по семи рассказам о Нике Адамсе и прекрасно снята режиссером Робертом Миллиганом. После просмотра в студии Эрнест сказал:

— Ну что ж, Хотч, тебе удалось рассказать эту историю на экране так же здорово, как мне — на бумаге.

Так я получил лучший комплимент в моей жизни. Мне повезло, что Эрнесту никогда не приходило в голову посмотреть не получавшийся с самого начала съемок фильм «Игрок, сестра и радио». Больше всего Хемингуэю нравился трехчасовой «По ком звонит колокол», который я делал для телестудии «Плейхауз». В главных ролях там снимались Джейсон Робардс, Мария Шелл, Эли Валлах и Морин Степлтон. Правда, Эрнест считал, что я должен был включить в сценарий больше материала о националистах.

— Тебе удалось выразить дух этих людей, их характеры, их истинную сущность, и это самое ценное. Ты видел фильм, снятый для большого экрана? Эта сцена любви между Купером и Ингрид, когда он даже не может снять пальто? Чертовски трудно заниматься любовью в пальто и в спальном мешке! И Ингрид, в элегантном платье и со всеми этими локонами, — она выглядит как Элизабет Арден, одетая от «Аберкромби и Фитч».

К магазинам Эрнест относился так же, как к походам в кино. Несколько дней он как мог оттягивал тур по магазинам, а когда наконец попадал в какой-нибудь торговый центр, делал совершенно безумные покупки. Нигде его врожденная скромность не проявлялась так ярко, как в торговом зале. Один лишь взгляд продавца ввергал Эрнеста в страшное смущение. Он готов был купить первую же вещь, которую ему предлагали, и скорее исчезнуть из магазина. Единственным исключением был магазин «Аберкромби и Фитч», особенно оружейный и обувной отделы. Но уже в отделе одежды продавцу приходилось держать Хемингуэя за рукав куртки, чтобы тот не сбежал и купил себе хоть что-нибудь.