Людмила Гребенщикова - Мой сын БГ

В это время в школу пришли с «Ленфильма» искать актера на роль для фильма о любви подростков. Выбрали Борю. Этот фильм был чьей-то дипломной работой, поэтому не вышел на широкий экран. Съемки проходили летом. Боря снимался по 6–7 часов в день, возвращался на дачу в Сестрорецк крайне поздно. Я всегда ждала его на платформе, иногда приходилось сидеть по несколько часов, так как съемочная группа Борю задерживала. И вот как-то, приблизительно в половине двенадцатого ночи, Боря выбежал из вагона в окружении шпаны. Они все его обнимали, жали ему руки. Он мне рассказывал, что эти ребята подсели к нему, как только поезд отъехал от Ленинграда. У них была гитара, они начали петь похабные песни. Вначале Боря струхнул, но затем попросил у них гитару и начал петь им все те песни, которые разучивал сам. Они были в восторге, поэтому так сердечно с ним прощались. Вот они — первые его поклонники!

Боря учился самостоятельно, я никогда не вникала в его успеваемость и в учебные дела. Проблем никогда не возникало. Как-то раз я была на родительском собрании, представляли всех родителей. Когда произнесли «Гребенщикова», то многие родители обернулись и посмотрели в мою сторону: «Ах, это ваш сын задирает наших детей». Я никогда не думала, что у него были какие-то проблемы с поведением. Пожалуй, это было единственное родительское собрание, на котором я была.

Вскоре наступила пора, когда надо было определяться с будущей профессией. У нас с Борей был серьезный разговор, я объясняла ему, почему для мужчины так важно сделать правильный шаг в выборе профессии. Нелюбимая работа ведь может обречь человека на страдания длиною в жизнь. Я посоветовала ему прислушаться к себе, определиться с тем, что ему в жизни нравится. Он решил, что это физика и математика. Так с девятого класса Боря начал учиться в физико-математической школе. Ему было там и интересно, и весело учиться. Там была отлично развита самодеятельность, выпускали хорошую газету, серьезно занимались и литературой. Проблем с учебой у Бори не было. Единственное — что школа находилась у Мариинского театра и до нее было неудобно добираться из Московского района. Каждое утро мы давали ему двадцать копеек на транспорт — десять туда и десять обратно. Это были единственные деньги, которые мы ему давали.

С девятого класса началась пора, когда Боря стал поздно возвращаться домой. Уезжал утром, а приезжал ближе к ночи, в двенадцать и даже в час. Это я теперь узнаю, чем он занимался в то время — играл на гитаре, писал песни, пытался создать группу, искал место, где можно было приткнуться, чтобы репетировать.

Когда я узнавала, что где-то в Ленинграде происходит что-то интересное, я Борю туда водила. Мы ходили на выступления первых советских молодежных рок-групп в Клуб пожарников, находившийся рядом с цирком. Я у Бори спросила: «Почему билеты такие дорогие?» «Желающих так много, мама, что зрители регулярно двери ломают. Поэтому в стоимость билетов входит еще и стоимость новых дверей», — просветил меня Боря. Все ребята были в таком восторге от этой музыки!

Потом мне сказали, что в ДК «Невский» будет проходить такой же концерт. Мы с Борей и на него пошли. Боря находился где-то в начале зала, а я сидела в последнем ряду. Со сцены пели: «У бегемота морда толстая, его нельзя поцеловать», зрители хлопали в ладоши и топали! А в фойе испуганный этим грохотом директор ДК бегал и нервничал, затем забежал в зал, увидел все, что происходит на сцене, прислонился к стенке и захохотал. Он увидел, что это были просто веселящиеся дети.

Когда устраивали концерт в честь дня рождения «Битлз», мы с Борей тоже на него ходили. В какой-то вуз. Дело было 1968 году. О многих мероприятиях Боря узнавал самостоятельно, но ходили мы вместе. Отпустить его одного я пока не могла.

У Бори появился друг-негр, правда родившийся в СССР. В школе к этому отнеслись неоднозначно.

Свои песни Боря мне не пел, видимо, боялся моей критики. Мы тогда стали меньше общаться, потому что Бори постоянно не было дома. С отцом и бабушкой мы ему в три голоса твердили, что он должен сконцентрироваться на занятиях, поступить в вуз и получить профессию. Но Боря был весь в своих увлечениях музыкой. Я стояла на балконе и в двенадцать, и в час. Волновалась, когда же он наконец вернется. Всегда сценарий был примерно один и тот же. Группа молодых людей выворачивала из-за угла. Минут пять у нашего подъезда они еще стояли все вместе и хихикали, затем только Боря с ними прощался и поднимался домой. Он знал, что ему попадет от меня за позднее возвращение, но сделать с собой ничего не мог.

Боре регулярно звонили его поклонницы. У нас были в разных комнатах смежные телефоны, и я как-то подняла трубку, чтобы послушать, о чем он говорит с одной своей одноклассницей. Эта девушка рассказывала, что о нем говорят девушки и сколько из них в него влюблены. Затем они попрощались, Боря повесил трубку и начал сразу же набирать другой номер. Я решила послушать, кому же он звонит дальше. Это был Анатолий Гуницкий. Но они не начали обсуждать девушек. Первая же Борина фраза была следующей: «Слушай, мы думали, что у „битлов" эта строчка переводится так, но она переводится совершенно иначе, меняется смысл фразы. Я посмотрел в словаре…» В общем, он жил музыкой и ему было совершенно не до девочек.

Какая-то девушка в пионерлагере написала ему записку, которую я как-то обнаружила в его вещах: «Ты умен. Ты красив. И, что самое ужасное, ты осознаешь цену всему этому. Ты так страшен для женщин, но они всегда будут любить тебя».

В десятом классе произошло следующее. Я иду домой, мне навстречу бежит Боря, у него в глазах слезы. Я его спросила, в чем дело. Он подает мне записку: «Кидалась на меня с ножом. Била пряжкой по спине. Пихала ногами фотографии. Всячески оскорбляла. Сломала ящик стола». Я, догадываясь, что случилось, поднялась в квартиру и спросила: «Мама, что произошло?» Наша бабушка, абсолютно спокойная, как ни в чем не бывало ответила: «А пусть замечания из школы не приносит». Она очень много значила в воспитании Бори. Наизусть знала все его расписания, напоминала, какие учебники взять с собой в школу. И очень страстно переживала его неудачи. Провожая Борю в школу, она стояла на лестнице и кричала ему вслед: «Баранкин, будь человеком!»

Когда Боря перешел в 10 класс, я его уговорила поехать вместе со мной в Сочи в санаторий. Он не хотел, намеревался остаться на еще одну смену в лагере ВТО, но мы решили все-таки поехать на море вместе. Поскольку это был санаторий Дзержинского, там отдыхали по большей части сотрудники КГБ и их дети. Поначалу Боре было скучно, но как-то раз вечером он услыхал звук гитары и сразу же побежал на него. Так я на отдыхе потеряла для себя сына, он постоянно убегал куда-то играть на гитаре. Вечером я увидела, как он стоит, в темноте, в окружении примерно десяти человек, и все они играют на гитарах одно и то же, свой рок-н-ролл. Дети высокопоставленных кагэбэшников тоже любили запретную музыку.