Людмила Гребенщикова - Мой сын БГ

Мой муж часто плавал в рабочие командировки на кораблях. Незадолго до рождения Бореньки он побывал в Англии, там в 1953 году проходила коронация королевы Елизаветы II. Борис привез массу фотографий, альбомов и пластинку «Истамбул-Константинополь». Это был первый рок, который я услышала в жизни. Мне эта музыка очень понравилась. Я без конца ее слушала. В этот же год в нашу стану впервые было привезено индийское кино — кинофильм «Бродяга» Капура.

Я попросила своего мужа сходить в кино вместе со мной, хотя сеанс был прямо в тот день, когда Борис вернулся из Лондона. На следующий день муж отвел меня в больницу. Было пора. Таким образом, получается, что, еще не родившись, Боренька слушал то рок, то индийскую музыку. Я меры не знала, слушала две эти вещи без конца.

Боря родился в Снегиревке, родильном доме имени Снегирева. Когда в больнице санитарка меня переодевала, она спросила, куда складывать мои вещи. Я попросила отдать их мужу. Борис стоял в коридоре. Санитарка вышла и через минуту вернулась со словами: «Какой мужик у тебя шикарный, а ты такая невидная бабенка. Знать, в тебе изюминка какая-то есть». Под эти слова я прошла в родильное отделение. Меня захотела осмотреть большая группа студентов-медиков, но я им не далась. Их руководитель назвала меня за это «несоветским человеком». Потом начались очень сильные боли. Я кричала на все отделение, но так и не могла ни до кого докричаться. Наконец одна из врачей, которая все это время увлеченно обсуждала график своего дежурства, посмотрела в мою сторону и сказала: «Что это за американку нам тут привезли?» Меня всегда поражало, как политизированно они ругались. Что было потом, плохо помню. Очень сильная боль, которая начала спадать в те самые минуты, когда акушерка, выдохнув, сказала мне: «У вас мальчик».

Все кончилось. Ребята-студенты, которые все-таки присутствовали при родах, сказали, что мальчик очень хорошенький, похожий на меня. «Лучше бы был похож на мужа», — ответила я. «Почему, — возразил один. — Вы очень хорошенькая». Девушки-студентки, фыркнув, отошли от него. Меня потом это очень поразило. В такой напряженный момент он решил мне комплименты делать! В итоге, когда меня увозили, врач, принимавшая роды, шепнула вдогонку: «Интриганка». Она так странно ругались. Видимо, более крепкие слова им запрещали употреблять.

В первый день после родов я лежала в палате, а ребенка мне не приносили. Хотя другим женщинам новорожденных принесли, и они сразу же начали с детьми говорить. «Глупые, — подумала я. — Ребенок же ничего не понимает. Зачем с ним разговаривать». И вот на следующий день мне принесли сверточек — маленького Бореньку. И я сразу же услышала свой голос. Это было такое счастье! Я говорила с ним не останавливаясь.

Борис сиял от счастья, узнав, что у него родился сын. Он помчался к моей матери, сообщить ей эту новость. Вообще, мужчин не пускали в родильное отделение, к молодым мамам. Но при помощи друга, у которого в этой больнице работала мать, Борису удалось договориться о встрече со мной. «Идите в другую палату, — шепнула мне медсестра. — К Вам муж пришел». Все вокруг завистливо переглянулись: надо же, какой мужчина — ухитрился договориться о свидании с женой. Я тогда разволновалась, как выгляжу. У меня ведь не было с собой ни косметички, ни даже зеркала. Я намазалась зубной пастой и напудрилась зубным порошком. И вошла в другую палату в таком виде. Муж так испугался!

Когда я приехала домой, то вся квартира была усыпана цветами и подарками. В нашей спальне уже стояла детская кроватка. Так началась наша семейная жизнь втроем. Молока у меня было много, и я кормила Бореньку грудью. Все уходили на работу, а я оставалась с ним. И с нашей музыкой.

Как-то, году в 1954-м, опять приехал МХАТ. Я купила билеты и написала мужу письмо: «Боря, я хочу пойти с тобой в театр. Буду ждать тебя у входа». Вечером мы вместе возвращались домой. Вошли в парадное, он остановился внизу и с кем-то еще разговаривал. Почтовый ящик у нас висел на двери. Я опустила в него письмо и зашла в квартиру. Через несколько минут поднялся Борис. Я слышала, как он хлопнул почтовым ящиком. Но, когда он появился на пороге, письма в его руке уже не было. Я заподозрила что-то неладное. Письмо ему, и он его от меня прячет. На следующий день он ушел на работу, а я открыла шкаф и стала ощупывать его выходной костюм. Там лежали билеты в театр, но письма не было. Я порвала эти билеты в мелкие кусочки и ссыпала снова в карман. Вечером я спросила: «Ну, что же мы будем делать в эту субботу?» А у него должно было быть выступление по телевизору. Он изобрел какой-то прибор и должен был его представлять. «Ты знаешь, — сказал мне Борис, — у меня в субботу будет репетиция телевизионного выступления». Я подумала: «Ничего себе». Тогда он меня успокоил: «Ты уже вся извелась за эту неделю. Что ты думаешь: если ты поднималась раньше, а я слышал, как стукнул ящик, то ты должна была либо положить письмо, либо его вынуть. Поскольку в ящике оказалось письмо, то я понял, что оно от тебя. Так что ты хотела, чтобы я пришел и предложил тебе вместе почитать твое письмо ко мне. Я тебе подыграл». Я тогда расстроилась, рассказала, что порвала билеты, но мы все-таки решили попробовать пройти по ним на спектакль. В театре я ссыпала билетерше эти обрывки, она как ни в чем не бывало нашла среди них квиток «контроль» и вернула мне остальное обратно. Я поняла, что не первая и не последняя рвала билеты в театр.

К родителям мужа регулярно по воскресеньям приходили в гости друзья. И мне, как не обремененной работой и самой свободной в семье, поручали придумывать художественную программу для воскресных вечеров. Мне так хотелось, чтобы Боренька скорее вырос и смог принимать участие в моих задумках.

В три с половиной года Боренька начал принимать участие в наших воскресных праздниках. Я его наряжала то клоуном, то романтическим героем. С нами же жила его двоюродная сестра Танечка. Они регулярно вместе выступали. Как-то вечером мы репетировали танец. Таня играла на пианино, а Боря танцевал польку. Вдруг они переглянулись и отчего-то засмеялись. Я шлепнула сына. Он не обиделся, не заплакал, а попросил у меня прощения и продолжил танцевать. Видимо, Боря уже тогда понял, что искусство — это серьезно.

Во время этих праздников я сама одевалась Бабой-ягой, гримировала всех участников представления. Я бегала по квартире с клюкой и по-дьявольски смеялась. Как-то Боря испугался моего страшного образа и уточнил: «Мама, мы ведь с тобой за одно?» Однажды вместо ожидаемых гостей к нам в квартиру позвонил почтальон. Я этого не знала и побежала открывать ему в таком ужасающем виде Бабы-яги, дико хохоча. Человек, принесший письмо, очень испугался.