Ольга Круглова - Япония по контракту

Про русские обиды помнили. Про американские забыли. О Хиросиме и Нагасаки говорили только в годовщину, в августе, беззлобно так говорили, словно и не американцы вовсе, а некие инопланетяне решились метнуть жуткое оружие на города, на живых людей. И неповинны эти бомбы в тысячах страшных смертей в сорок пятом и многие годы спустя, и в мощном взрыве рака в Японии в семидесятых, через тридцать лет после облучения, как предсказали доктора. И ковровые бомбардировки Токио в конце войны американцам не поминали, не винили их за то, что разнесли они беззащитный деревянный город в "святую ночь", развлечения ради кладя бомбы крестами. Все эти исторические воспоминания жили отдельно, а любовь к американцам — отдельно. Теперь Америку любили. И не только официально, в правительстве, но и в каждодневной жизни — вкусы правителей и граждан тут совпадали. Во всяком случае, выглядело это так. Японцу привычно покоряться силе. А Америка нынче сильна. И что бы ни сотворила Америка, даже самое скверное, официальная Япония первой спешила одобрить её и поддержать. Ведь Япония зависела от американского зонтика, от американских военных баз.

И от американцев, покупавших японскую электронику, автомобили… Японские компании зависели от заокеанских мотов. Они открывали свои магазины по всему миру и, обогнув весь земной шар, упирались в родное "не мотай!". Японцы, оставаясь верными японской бережливости, обрекали свою страну на экспортную зависимость. Компании пытались привить японцам американское мотовство. Они исхитрялись, как могли, вписывая в свои бюджеты графу "представительские расходы". Общественные деньги бросали на подарки нужным людям, на коллективные пикники, банкеты для сотрудников — так в прижимистой стране росло потребление. Общественные фонды разрастались пугающе. Газеты писали о скандале: Токийский суд пустил в открытую печать меню банкетов Токийской мэрии. И их стоимость. Народ ахнул, а мэрия отреагировала нервно — такое вмешательство нарушает нормальный рабочий процесс! Американское мотовство становилось нормой. И начальник, который раньше интересовался, сколько подчинённый сэкономил и снёс в банк, теперь спрашивал, что новенького купил? А городские власти помогали жителям освободить место для новых покупок, устраивая каждый квартал день сбора крупного мусора.

Сегодня опять был такой день — на тротуарах топорщились кучи — огромные, пёстрые… Дикие среди сереньких скромных домиков. Словно кто-то посторонний, сильный, грубый, навязывал это мотовство японцам. Толкал их на тротуар, на панель. И японцы, привыкшие экономить каждую йену, теряли голову и тащили на помойку крепкие, годные к употреблению вещи. Япония выбрасывала на помойку свою бережливость, скромность, грусть. Предавала себя. Куча, зловеще ухмыляясь стеклянными бельмами телеэкранов, наползала на хрупкие домики, угрожая поглотить их, прихватить с собой на мусоросжигательный завод. И домики уже едва сдерживали её наглый натиск…

— Это молодое поколение бросает годные к употреблению вещи, — сердито ворчал заехавший к ней по дороге в церковь Хидэо. — Молодые покупают слишком много новых вещей, они стали расточительны, забыли наши японские традиции! Оно всё пустит по ветру, это молодое поколение!

Лишь вершину Фудзи

Под собой не погребли

Молодые листья.

Бусон

Её разбудил странный гул. Она посмотрела на часы — пять утра. Гул надвигался — страшный, непонятный. Вспомнились рассказы о землетрясениях. Пока она тут жила, их случилось штук десять — но все слабенькие, заметные только лёгким дрожанием стёкол в окнах. А сильное землетрясение — может, оно начинается именно так? Она сложила в сумочку документы и деньги… Если это землетрясение, то что же делать? В её шкафу хранилась целая пачка инструкций. Первую она получила от Хидэо в день приезда, вторую ей дали в Кокусаи-центре вместе с картой города, третью — в городской управе вместе с пластиковой карточкой удостоверения личности, четвёртую просто положили в почтовый ящик…

Инструкции предписывали залезть под стол с подушкой на голове. Она посмотрела на свой стол с нежностью — вот и пришёл его час! Но прежде следовало выключить свет и газ и открыть входную дверь. Прижав к груди сумочку с документами на случай, если до стола добежать не удастся, она распахнула дверь. Оглушительный гул нёсся с улицы. Он нарастал, превращаясь в рёв. Вдали на дороге показалось что-то большое, тёмное. Через минуту на простор пустого проспекта вырвалась стая чёрных мотоциклистов. Чёрные кожаные куртки, чёрные перчатки, развевающиеся концы чёрных головных повязок, жёсткие взгляды чёрных глаз в прорезях чёрных шлемов… Ревущие машины без глушителей мчались по тихой улице спального района в благопристойной, благополучной Японии! В пять утра! В окнах задребезжали стёкла. Она сердито захлопнула дверь и положила на место сумочку.

— Сегодня меня разбудили в пять, — пожаловалась она в университете.

— А, мотоциклисты… — махнул рукой Шимада. — Обычное дело — они гоняют по всему городу, когда хотят — рано утром, ночью… — Шимада отвернулся, словно стесняясь говорить плохое о своей стране. — К счастью, в нашем квартале живёт парень из мафии, из якудзы, — Шимада улыбнулся. — Только он может усмирить этих парней. Пока мафиози дома, мотоциклисты нас не беспокоят. Но иногда его сажают в тюрьму. Мы очень об этом сожалеем, потому что мотоциклисты тут же появляются и не дают нам спать. Раньше такого не было. Это всё молодое поколение!

— Ох уж это молодое поколение! — подхватил разговор влетевший в студенческую Хидэо. — Оно совсем распустилось! Вот и мои студенты ленятся и не хотят работать! Они забывают наше японское трудолюбие… — А ей казалось, японские молодые не уступают в трудолюбии отцам, работают вместе с ними до десяти вечера. — Э, мы раньше работали не так! — тоскливо махнул рукой Хидэо.

На лабораторном семинаре студент Мацутани водил указкой по экрану, где чётко видна была формула из американской статьи, а в формуле — ошибка — грубая, понятная даже школьнику — автор складывал килограммы и километры. Но этого почему-то никто не замечал.

— Тут ошибка, — не выдержала она.

Аудитория замерла. Хидэо нагнулся к её уху, зашептал:

— Как можно? При студентах! Это же известный журнал, американский!

— Ну и что же, что американский? Журнал ведь, не Библия! — вспылила она, — и почему нельзя сказать про ошибку при студентах?

Хидэо отвернулся и стал говорить по-японски — обильно, быстро. Словно торопился засыпать опасную яму, прервавшую плавное течение семинара.