Даниил Галкин - В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

В благодарность за спасение я всех пригласил вечером в ресторан, который размещался в бывшем румынском Народном доме на Театральной площади. Он выделялся в окружающей застройке своими четкими конструктивистскими формами и обилием стекла. После войны его переименовали в Дом офицеров. Каждый вечер в огромном зале гремела музыка, и до полуночи молодые пары кружились в танце. После плавания танцы были моим вторым увлечением. Поэтому я в период каникул старался их не пропускать.

Закончив обильный ужин с вином и тостами за здравие всех присутствующих, мы спустились в танцевальный зал. В этот вечер моей очередной партнершей оказалась внучка украинской писательницы Ольги Кобылянской. Когда прозвучала последняя мелодия и стали гаснуть разноцветные лампочки, я пошел ее провожать. По пути к ее дому мы свернули на улицу Сковороды, где размещалась кондитерская фабрика.

Невольно нахлынули воспоминания об Артемии Ивановиче Загряжском и «сладком» периоде моей жизни. На обратном пути решил заглянуть на фабрику. В проходной горел свет. На стук в дверь вышел знакомый охранник. От него я узнал, что Загряжского недавно освободили. Он даже приходил и сказал, что возвращается к дочери в Ленинград. Меня это известие очень обрадовало. Особенно что в его случае справедливость, хотя это бывает не очень часто, все-таки восторжествовала.

Каникулы, как все хорошее и приятное в жизни, пронеслись очень быстро. Я возвратился во Львов к началу занятий, не воспользовавшись отгулами за работу в приемной комиссии. Жалко было тратить время на праздную, непривычную для меня жизнь.

Осень 1949 года запомнилась надолго. Прекрасный город бурлил. В числе многочисленных жертв националистических группировок оказались и известные, публичные деятели. В рабочем кабинете, ударом гуцульского топорика в голову, в октябре был зверски убит писатель Ярослав Галан [47]. Дом, в котором он проживал, находился недалеко от нашего общежития. Мимо него по улице Красногвардейской студенческие потоки ежедневно двигались в сторону института и обратно. Галан резко осуждал позицию Ватикана (за что был отлучен от церкви). Не меньше доставалось националистам. После сатирического памфлета «Плюю на папу» кровавый финал не заставил себя долго ждать. Однако похороны Галана превратились в многотысячное шествие его сторонников. Вспоминали также, что год назад в один из осенних дней на улице был убит популярный среди верующих протопресвитер Костельник [48].

Атмосфера города была пропитана зловещими слухами и домыслами. Несмотря на все это, институтские будни шли как обычно. Программа второго курса дополнилась специальными предметами – клаузурой [49]и начертательной геометрией. Клаузура способствовала начальным навыкам для развития воображения, образного мышления, фантазии и композиционных способностей. Требовалось разработать простейший графический эскиз – идею небольшого объекта. К примеру, это мог быть садовый павильон, торговый киоск, беседка и даже общественный туалет. За три академических часа следовало изобразить свой замысел в трех масштабных измерениях – план, разрез, фасад. Творческий процесс завершался обсуждением достоинств и недостатков каждой клаузуры. Преподаватели ставили итоговую оценку. Все студенты очень любили это занятие и увлеченно творчески соперничали. Зато начертательную геометрию мы проходили в обстановке явной неприязни к «москалям»: эту дисциплину преподавал небезызвестный пан Кернякевич. Он был большим знатоком этого сложного предмета и автором нескольких учебников. Но от этого было не легче. Пан в оскорбительной форме обзывал нас «пся крев» («собачья кровь»). При этом на хитром лице изображал недобрую гримасу и указательный палец прикладывал к виску. К счастью, вскоре на кафедре появился русскоязычный преподаватель, и курс разделился на два параллельных потока.

Тем временем приближался Новый год. Он должен был стать переходным этапом в моей студенческой жизни. Не раздумывая, я отправился в Черновцы. За бокалами шампанского родители мечтали о будущем, как лучше отпраздновать мои двадцать пять лет… Все были в прекрасном расположении духа. Отец с Яной распевали любимые песни. Гости танцевали под патефон и весело общались. Я не мог налюбоваться неувядающей красотой мамы.

Ничто не предвещало беды. Через несколько дней я вернулся во Львов. Окунулся с головой в учебу. Вечером 16 февраля, как обычно, после занятий возвратился в общежитие. Дежурная по этажу молча вручила мне телеграмму: «Большое горе приезжай немедленно мама». Утром я был в Черновцах. Дверь открыла мама, постаревшая на годы вперед. Сквозь ее рыдания я уловил самое страшное:

– Вчера… в автокатастрофе… погиб…

Беда, постигшая нас, не поддается описанию. Невозможно найти слова, созвучные с горечью утраты самого близкого человека. Война пощадила, а мирное время проявило сверхжестокость. Существует несправедливая закономерность – лучшая часть человечества уходит из жизни очень рано. Отцу было только сорок семь лет. Сломался не только весь наш жизненный уклад, но и планы на будущее. Черная полоса жизни, как полярная ночь, окутала наши души. На предприятии объявили день траура. Все сотрудники и сотни горожан провожали отца в последний путь. Я очень боялся за маму. Но она мужественно держалась из последних сил. Яна беззвучно плакала, сгорбилась и вся ушла в себя. В осиротевшей большой квартире невыносимо было находиться. Каждый уголок напоминал об отце. Казалось, вот-вот прозвучит его спокойный, умиротворяющий голос…

Выяснить истинную причину гибели отца до конца не удалось. Под городом Снятин [50]машина, на которой он ехал, почему-то перевернулась… Нам был дан уклончиво-лаконичный ответ:

– Ведется следствие. О результате сообщим.

После похорон меня больше всего тревожила мысль, как я оставлю маму одну в состоянии непоправимого горя. К счастью, родители успели обрасти прекрасными друзьями. Меня заверили, что ее одну не оставят. Приехав во Львов, даже не заходя в общежитие, я направился в институт. Декан положил руку мне на плечо и тихо произнес:

– Разделяю ваше горе. Мне сообщили о телеграмме. Крепись. Приди в себя. Соберись с мыслями, как бы тяжело тебе ни было. В память об отце ты обязан стать не просто хорошим, а по-настоящему классным специалистом. Кстати, появилась возможность командировать тебя в Москву. Передашь ректору МАРХИ Кропотову ряд документов и письмо от меня. Заодно и познакомишься с ним. Захвати свои проекты и копию трудовой книжки. Шансов на переход немного. Но нет правил без исключений. Желаю удачи. Жду возвращения с хорошими вестями.