Сигрид Унсет - Возвращение в будущее

У себя дома, в Норвегии, мы всегда гордились своими старинными деревянными постройками. По крайней мере, в течение тысячелетия, начиная с эпохи викингов и вплоть до XVIII века, мы строили из своей древесины корабли, дома и церкви. Длительное и весьма близкое соприкосновение с этим природным материалом, широкое использование его позволили довести плотницкое дело в нашей стране до совершенства, равного которому нет во всей Европе. Следствием этого, несомненно, стало развитие художественного вкуса, он присущ построенным нашими предками кораблям викингов, рыболовным судам, старинным церквам, а также крестьянским усадьбам. Так приятно было увидеть в Японии, в архитектуре некоторых из старинных зданий, что я осматривала снаружи, в отдельных чертах удивительное конструкционное сходство с постройками в Норвегии. Но при этом нельзя не признать, что архитектура получила здесь значительное развитие и характеризуется большим богатством и разнообразием форм. Отчасти причиной тому являются климатические условия. Они давали японским архитекторам возможность развивать и совершенствовать наружные конструкционные формы деревянной архитектуры, внедряя различные декоративные элементы, в то время как в Норвегии всегда культивировали резьбу и красочную роспись по дереву внутри жилищ. В Японии дом и сад в течение вот уже более тысячи лет составляют единое целое благодаря открытым верандам и раздвижным панельным стенам.

В Норвегии же садоводство является сравнительно новой областью. Начиная с периода Средневековья мы знаем примеры, когда сады закладывались при монастырях, в некоторых крупных усадьбах и в маленьких городках, но лишь в XVIII веке в Норвегии возник подлинный интерес к садоводству. Одним из факторов, стимулировавших развитие японского зодчества, стало многообразное влияние китайской и индийской культуры, привнесенное сюда буддизмом. Так, характерной чертой буддистских храмов являются пагоды, синтоистские же храмы, возникшие ранее, характеризуются более простыми архитектурными формами.

Храм Санью-Сангендо в Киото, сооруженный в 1252 году, произвел на нас, норвежцев, впечатление чего-то известного с давних пор и одновременно нового. Прежде всего, мы увидели длинный четырехугольный зал, крыша которого опиралась на несколько рядов массивных деревянных колонн; залы для пиров во дворцах наших королей, судя по описанию в сагах, относящихся к тому же историческому периоду, должны были выглядеть весьма сходно. В этом храме находится тысяча статуй богини милосердия Каннон.

Это производит удивительно сильное впечатление. В огромном зале, куда вы попадаете, приглушенный дневной свет освещает множество изящных золотых статуй богини на круглых постаментах, на фоне красновато-коричневых деревянных стен и потолка; одно и то же изображение богини повторяется тысячу раз, статуэтки расставлены в пять рядов, каждый ряд на ступеньку выше предыдущего. Изображение Каннон является сильно стилизованным и символизирует собой благословенный покой. Посреди зала расположены троны, на которых восседают наиболее крупные статуи богини, больше тех, что стоят по бокам фигуры Каннон, восседающей на троне-лотосе Будды. А может, это скульптура самого Будды, не знаю, ведь японское представление о вечном милосердии лишено признаков пола. Эти в высшей степени странные существа не производят впечатления каких-либо ущербных, напротив, от них исходит ощущение изначальной жизненной материи, где мужское и женское начала еще не были разделены. Ханс объяснил мне, что, насколько он понял, в соответствии с японскими верованиями, Каннон одновременно является Буддой, а Будда является богиней Каннон, то есть перед нами божество — Будда, и все эти разные воплощения Будды представляют собой лишь постоянно меняющиеся формы единой сущности, которая скрывается и в каждом из нас. Таким образом, после долгих разговоров со служителем храма Хорюдзи Ханс уже мог и меня просветить в отношении буддизма.

Те впечатления, которые посетитель получает, находясь в храме, принадлежащем к незнакомой религии, не могут не быть ошибочными или, по крайней мере, не могут быть полностью достоверными. Посетителю может показаться, что данный предмет означает какое-то определенное понятие, в то время как для приверженцев этой религии он может иметь совершенно иной смысл. В этом полутемном зале, в котором выставлено столь огромное число статуй, символизирующих Божью милость, было невозможно не осознать, что все религии исходят из предположения о существовании зияющей пропасти между земным и божественным. И для того чтобы они соединились, необходимо через эту пропасть строить мосты, но при этом возникает сомнение, хватит ли наших дерзновенных усилий, чтобы самим воздвигнуть эти мосты, или же строителем таких мостов может быть лишь сам Всевышний, и в этом вопросе, наверное, и заключается главное расхождение между основными мировыми религиями. При этом ни один христианин, по крайней мере ни один католик, не станет отрицать присутствия твердой воли к наведению таких мостов, так что невозможно выйти из храма Санью-Сангендо, не будучи глубоко растроганным. Вечное и неизменное небесное милосердие, воплощенное в многочисленных скульптурных изображениях богини Каннон, вовсе не похоже на то чувство, которое возникает в нас, земных людях, и которое, подобно морской волне, готово быстро схлынуть и оставить после себя на берегу лишь обломки ненависти и жестокости. Это вечное и неизменное божественное милосердие не является органически присущим человеку и, таким образом, не может восприниматься как человеческое, земное, но к этому небесному милосердию мы можем прикоснуться, созерцая фигуру той, кого буддисты называют Каннон. И тогда божественное милосердие начинаешь воспринимать как вечную субстанцию, а то милосердие, на которое способны мы, люди, — лишь отражение небесного милосердия, олицетворяемого богиней Каннон.

Другие храмы, которые нам удалось все-таки посетить в течение этих двух дней в Киото, в городе, где, даже живя месяцами, можно получить лишь поверхностное представление о сокровищах японской культуры, не произвели на меня такого сильного впечатления, как храм Санью-Сангендо. Правда, они тоже показались мне красивыми, притягательными, как, например, итальянские виллы эпохи Ренессанса или старые английские поместья, хотя и на другой лад. Эти храмы расположены в парках, в которых входных ворот как таковых нет, и тем самым храмы как бы органически сливаются с лесом, покрывающим горные склоны, тонут в них; каждый из них, несомненно, жемчужина японской архитектуры. Часть храмов представляют собой очень легкие, воздушные сооружения, например, «золотой павильон», расположенный на берегу маленького пруда с зеленоватой водой и искусственными островками. Под мостиками, ведущими в этом павильон, сверкают золотые рыбки, а среди тростника и ириса на берегу ползают медлительные черепахи. Есть среди них и сооружения, производящие впечатление монументальных, таким представляется храм Киумидзу. Главный храм сооружен на специально сконструированной платформе, установленной над горной расселиной. На каждом повороте дороги, петляющей по парку мимо струящихся водопадов и прелестных лесных озер, можно увидеть небольшие храмы и пагоды, которые разбросаны повсюду среди зарослей бамбука, среди кленовых и хвойных кущ.