Андрей Танасейчук - Эдгар По. Сумрачный гений

Трудно сказать, сбылось ли пожелание автора письма. Но он был прав в том, что местное общество, прежде всего в лице двух дам — миссис Аллан и миссис Маккензи, в самом деле взялось деятельно (можно сказать, даже самоотверженно — не боясь заразиться чахоткой) ухаживать за несчастной актрисой.

Едва ли справедливо утверждал Г. Аллен, что «по крайней своей бедности она была почти лишена врачебного ухода». Врачи приходили, дежурила сиделка, но что они могли противопоставить болезни, убивавшей женщину? Известно и о том, что дети актрисы находились под присмотром. Сьюзен Вайс, одна из ранних биографов писателя, основываясь на воспоминаниях собственной матери (та была чуть старше нашего героя, и ее дядя жил по соседству), утверждала, что за детьми присматривала няня — высокая статная ирландка с зычным голосом, сильным акцентом и в «большом белом капоре с лентами». Сейчас невозможно установить, кто ее нанял и как долго она надзирала за детьми, но биограф утверждает, что исполняла она свои обязанности ревностно и добросовестно. Правда, она же уверяла, что та поила детей смесью чая с джином — видимо, чтобы поменьше шумели.

А вот «деликатесы», видимо, действительно были. Но помочь в выздоровлении, конечно, не могли — слишком далеко зашел процесс в легких. Все эти фрукты, пирожные, цукаты, что приносили ей, — могла ли она порадоваться их вкусу, да просто ощутить его? Едва ли могли оценить их и дети — слишком были они малы для этого: старшему Эдгару еще не сравнялось и трех лет, а малышке Розали не исполнилось и года.

В последнем обстоятельстве, впрочем, был и свой «плюс», о котором, скорее всего, задумывалась и несчастная мать: какое счастье, что дети не осознавали происходящего. Тревожила ли ее их будущая судьба? Несомненно. Тем более что она все время находилась в сознании. Мать могла быть спокойна за своего первенца — тот жил у дедушки с бабушкой. А вот младшие… Но посмею предположить, что уходила она все-таки в относительном спокойствии: миссис Аллан и миссис Маккензи обещали взять заботу о ее детях на себя. Обе были богаты. Первая к тому же бездетна, но мечтала о ребенке. У второй были дети, и еще один малыш, право, не стал бы обузой.

К концу осени она была уже очень слаба, эта несчастная Элизабет Арнольд По.

Печальный итог. Она действительно не смогла составить счастья своим детям — вне зависимости от суждений мисс Холбрук. Не смогла она стать счастливой и сама. Но если по поводу детей она могла хоть на что-то надеяться, то надежд относительно себя у нее, конечно, не было.

«Пролетела молодость, как миг единый, увяла красота…». А с ними и сама жизнь…

Скорее всего, она осознавала, что умирает.

В течение осени 1811 года несколько раз в местных газетах доброхоты публиковали объявления, взывающие к согражданам о помощи больной актрисе и сострадании к ее детям. Последнее такое объявление было опубликовано 29 ноября в ричмондской «Инквайрер»:

«К сострадательным сердцам.

В этот вечерний час миссис По, прикованная к постели болезнью и окруженная детьми, взывает к вашей помощи — и, может быть, делает это в последний раз. Сострадание жителей Ричмонда не нуждается в дополнительных призывах. Подробности в разделе объявлений».

Знали те, кто давал это объявление, что оно действительно окажется последним? Возможно, предчувствовали. Извещение о смерти актрисы последовало вскоре — в номере той же газеты от 10 декабря. Оно было коротким:

«Миссис По, актриса труппы ричмондского театра, скончалась в минувшее воскресенье утром 8 декабря. С уходом этой леди наша сцена лишилась одного из главных своих украшений. И, вспоминая о ней, мы говорим, что она была талантливой актрисой, ее игра неизменно была отмечена овациями и восхищением аудитории».

Элизабет Арнольд По, матери будущего поэта, было двадцать четыре года от роду. Из них почти пятнадцать она провела на сцене. Сыграла более двухсот ролей; по свидетельствам современников, особенно удавались ей трагические шекспировские героини: Офелия, Джульетта, Корделия, Дездемона, Валерия… Но самой трагичной оказалась ее главная роль — женщины: матери, жены и актрисы. И оказалась такой пронзительно печальной и короткой…

После кончины Элизабет По ее детей — видимо, в тот же день — разлучили: Эдгара забрала к себе миссис Джон Аллан, а Розали отправилась в семью Маккензи. И та и другая принадлежали к имущему классу, их семьи были весьма состоятельны, но решение взять к себе детей, скорее всего, на тот момент было спонтанным. Упоминавшаяся выше С. Вайс утверждала: «После консультаций было решено, что дети будут находиться у господ Аллана и Маккензи до тех пор, пока не будут истребованы родственниками из Балтимора». Что же, это вполне возможно. Если у женщин и существовали какие-то далеко идущие планы относительно судьбы детей, то публично озвучены они не были. Благотворители взяли на себя и заботу о похоронах актрисы.

В такой религиозной стране, как Америка, тем более в тот век, когда земная жизнь рассматривалась в качестве пролога к жизни вечной, мероприятие это было чрезвычайно значимо. Похороны должны быть достойными. Но комедианта («сосуд греха»!) после смерти ожидал скорбный удел, и по обычаям того времени его хоронили за оградой кладбища, на неосвященной земле. Так должно было произойти и с Элизабет По. Но Алланам и Маккензи, очевидно, не без помощи внеочередных пожертвований (в конце концов, за разумное вознаграждение нетрудно найти компромисс, устраивающий обе стороны), удалось решить проблему: актрису похоронили пусть и в дальнем углу кладбища, но внутри ограды, о чем и была сделана соответствующая запись в приходской книге местной англиканской церкви Святого Иоанна. Правда (возможно, этот пункт был одним из условий договора), могила актрисы осталась безымянной. Надгробный камень установили только более века спустя, когда нравы несколько изменились да и мировая слава поэта заставила потомков разыскивать и сохранять даже малейшие следы его земной жизни.

Нет сомнения в том, что маленький Эдгар и его годовалая сестра присутствовали на скорбной церемонии. Впрочем, они были так малы, что едва ли могли удержать в памяти какие-либо ее подробности.

После похорон Эдгар водворился в доме ричмондского торговца Джона Аллана и его жены Фрэнсис. Дом располагался в центральной части совсем невеликого тогда Ричмонда (его население составляло около шести тысяч жителей), на углу Главной и Тринадцатой улиц [17] В биографиях поэта обычно называется другой адрес: «угол Четырнадцатой улицы и Табачного переулка» и указывается, что дом был просторный, опоясанный галереями, трехэтажный. Эта информация не соответствует действительности. В него семейство Аллан переберется позднее, в 1825 году, после того как мистер Аллан получит наследство своего дяди — У. Гэльта. . Здание было двухэтажным. На первом этаже располагались магазин и контора фирмы «Эллис и Аллан», совладельцем которой был глава семейства, а на втором — жилые помещения. Пусть современного читателя не удивляет последнее обстоятельство: в эпоху первичного накопления капитала это было делом обычным. Хотя Джон Аллан был человеком небедным и позволить себе отдельный дом наверняка мог, но не считал это первоочередной задачей. Тем не менее он, безусловно, принадлежал к «городской верхушке» и был вхож в дома самых уважаемых и состоятельных горожан.