Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы

Что касается французского общественного мнения, то оно остается довольно индифферентным.

Франко-русский пакт, которому суждено впоследствии вызвать столь горячую полемику, в момент его заключения не возбуждает никакого волнения.

Точно так же, как это было перед поездкой в Рим, Пьер Лаваль, который сразу же по завершении франко-русских переговоров должен отправиться в Москву, по видимости явно теряет интерес к бурным дискуссиям, продолжающимся с раннего утра до глубокой ночи между советским послом в Париже Потемкиным и генеральным секретарем Кэ д’Орсэ Алексисом Леже и его помощником Рене Массигли.

– Кремль хочет, чтобы франко-русский союз был независим от Лиги Наций и чтобы его статьи могли применяться без обязательного предварительного обсуждения Советом Лиги Наций, – настаивает Потемкин, относящийся с большим недоверием к французскому правительству.

– Простите, но Кэ д’Орсэ хочет, чтобы договор был зарегистрирован в Лиге Наций и чтобы он не мог дать повода к какой бы то ни было гитлеровской агрессии, – возражают Леже и Массигли.

А в заключение они заявляют, что «превыше всего французское правительство опасается неодобрения со стороны Англии».

В то время как все дипломаты тщетно изыскивают компромиссное решение в отношении проекта франко-русского пакта, Пьер Лаваль доверительно сообщает своим близким друзьям:

– Благодаря поездке в Москву я сумею договориться с французскими коммунистами, чтобы они прекратили свою кампанию против перевооружения и чтобы они отказались от нападок на меня в Обервилье. Приближаются муниципальные выборы, на которых мне будут противостоять коммунисты.

И затем все тем же доверительным тоном Пьер Лаваль добавляет:

– Не мешает, чтобы по возвращении из Москвы я мог бы сказать здесь, на заседании Совета министров и в парламенте, что я лишил франко-советский пакт его существа и что французская армия не имеет никакой связи с Красной армией!

Двенадцатое мая 1935 года. Восточный вокзал. 6 часов вечера.

Перрон, на который подан поезд Париж – Москва, осаждается обычными в этих случаях фотокорреспондентами, но также – и особенно энергично – делегациями от избирателей Обервилье.

Они пришли приветствовать Пьера Лаваля, который накануне отъезда парафировал наконец франко-русский пакт.

Кэ д’Орсэ добилось победы. В договоре устанавливается, что в случае нарушения русских и французских границ Совет Лиги Наций решит, должен или не должен вступить в действие франко-русский пакт.

Повсюду шепотом рассказывают, что третьего дня в кулуарах Бурбонского дворца Пьер Лаваль сказал своему другу социалисту Соломону Грумбаху:

– Я подписываю франко-русский пакт для того, чтобы иметь больше преимуществ, когда я буду договариваться с Берлином!

– Доведите до сведения своего правительства, – сказал он в тот же вечер германскому послу, – что я в любое время готов отказаться от столь необходимого франко-советского пакта с тем, чтобы заключить франко-германский договор большого масштаба.

Наконец, вчера утром он приказал Франсуа-Понсэ срочно посетить фюрера и дать ему такие же заверения.

На следующий день, когда поезд пересекает польско-русскую границу, Пьер Лаваль завтракает в вагоне-ресторане со старым послом Франции в Москве Альфаном. С озабоченным видом он доверительно осведомляется у Альфана:

– Как бы устроить так, чтобы я смог на обратном пути остановиться в Берлине и побеседовать с фюрером?

Солнечным утром 13 мая официальный поезд прибывает на московский вокзал, весь украшенный трехцветными и красными флагами. Военный оркестр очень долго исполняет «Марсельезу» и очень коротко – «Интернационал».

Со времени поездки Эррио, которая имела место два года назад, столица СССР во многом изменилась. Нет больше очередей перед продовольственными магазинами. По улицам ходят маленькие такси зеленого цвета. В одежде женщин появилась некоторая доля элегантности. Но по-прежнему смакуются мелкие сплетни по поводу особенностей социальной и светской жизни в Москве.

Французское посольство имеет большое влияние в Москве. Посол Альфан – «злободневный человек». Благодаря франко-русскому пакту Франция занимает в советской столице первостепенное место.

На другой день в посольстве на ужине, сервированном за маленькими столиками, Литвинов, русские генералы, дипломаты и народные комиссары – все сияют и улыбаются.

Лаваль, возвратившийся из Кремля в радостном настроении после своего визита к Сталину, беседует с генералами Ворошиловым и Тухачевским и с дипломатами Уманским и Потемкиным. Все ликуют.

Накануне отъезда Лаваль, Леже и Альфан приглашены Сталиным на небольшой интимный вечер в Кремле. В одном из сводчатых залов Кремля наши дипломаты встречаются в тот вечер со всеми видными руководителями советского государства.

На следующий день происходит грандиознейший воздушный парад. В искусном построении советские самолеты выписывают в небе над огромным пространством две гигантские буквы RF (Французская Республика).

За час до отъезда, в антракте представления оперы «Садко» в Большом театре Москвы, высокопоставленный советский служащий созывает в кулуарах журналистов и сообщает им: «Вот заявление, которое ваш председатель Совета министров Лаваль попросил Сталина включить в заключительное коммюнике о переговорах». «Сталин, – зачитывает он заявление, – высказал полное понимание и одобрение политики государственной обороны, проводимой Францией в целях поддержания своих вооруженных сил на уровне, соответствующем нуждам ее безопасности».

Сенсация!

– Это чудесно! – говорят некоторые.

Другие пребывают в раздумье.

Поезд Москва – Варшава. Желание Лаваля исполнилось! Предстоят похороны маршала Пилсудского в Варшаве, на которых он собирается присутствовать и которые дадут ему наконец возможность поговорить если не с самим Гитлером, то по крайней мере с его представителем – маршалом Герингом.

На другой день утром на Мокотовском плацу на окраине Варшавы, перед гробом маршала, установленном на орудийном лафете, – нескончаемый военный парад. Сразу же после церемонии Пьер Лаваль завтракает в отеле «Европейский» с приехавшим из Парижа на похороны маршалом Петэном и генеральным секретарем Кэ д’Орсэ Алексисом Леже.

Появляется польский офицер. Он приветствует Лаваля и спрашивает: согласится ли глава французского правительства побеседовать с маршалом Герингом в случае, если последний пожелает с ним встретиться?