Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы

Однажды Леон Блюм и Ивон Дельбос, взволнованные безнадежным тоном речи дель Вайо, заявили ему в присутствии свидетелей: «Лично мы убеждены в том, что имеет место итальянская и немецкая интервенция, но дайте нам неопровержимые доказательства этого для нашего общественного мнения, и политика невмешательства будет пересмотрена…»

Но слушатели остаются недоверчивыми. Подобный пересмотр означал бы, что Париж и Лондон действительно решили перейти к твердой политике по отношению к Риму и Берлину. Но… все знают, что правительство Леона Блюма, как и все правительства, нуждается в поддержке банков.

А представители деловых кругов, в сущности, требуют франко-германского сближения.

Окружая делегатов Жоржа Боннэ и Жака Рюэффа, небольшая группа французов ведет спор.

У всех у них озабоченный вид.

Крупный эксперт фюрера по экономическим вопросам доктор Шварц недавно совершил поездку в центральноевропейские и балканские страны, которая с точки зрения экономической имела исключительный успех.

Доктору Шварцу удалось будто бы обеспечить за Германией половину, если не три четверти всего внешнеторгового оборота балканских стран.

Используя клиринговые соглашения, которые он заключил с правительствами всех этих стран, доктор Шварц предстал перед ними как всегда дающий хорошую цену покупатель вина и скота. И поскольку ни греческие виноделы, ни югославские земледельцы, ни болгарские или турецкие возделыватели табака не питают надежды на то, что Франция купит у них хоть малую часть их товаров, они встретили немецкого покупателя как спасителя. Этот первый этап операции, естественно, сопровождался соответствующей пропагандой рейха: «Приезжайте в Германию – и вы увидите, что по сравнению с Францией там все дешевле на 40 процентов».

– Но вот наступает второй этап операции, – рассказывает Жак Рюэфф. – Чтобы получить возмещение за суммы, которые оно должно было выплатить своим производителям, балканское государство вынуждено обратиться в Рейхсбанк. И тогда-то доктор Шварц заявляет, что «поскольку германская марка блокирована, о платежах в валюте со стороны рейха не может быть и речи, но взамен этого для всех отраслей промышленности – в том числе, естественно, и для производящих оружие, самолеты, боеприпасы и артиллерию – открыты кредиты… Именно таким образом, под страхом невозможности разрешить серьезные внутренние трудности, все государства оказались вынужденными мало-помалу установить с Берлином торговые отношения.

Один из экспертов замечает в заключение:

– На Кэ д’Орсэ полагают, что политические последствия этой поездки трудно переоценить и что отныне Германия прибрала к рукам больше половины европейской торговли, тем более что рейху удалось связать свое процветание с благополучием всех балканских государств. И если бы в настоящий момент правительствам этих стран понадобилось совершить поворот в своей политике, они даже не имели бы возможности оказать противодействие своему новому экономическому хозяину.

Заседание Ассамблеи прервано до трех часов… Блюм и Дельбос входят в холл. Французские делегаты, не теряя времени, направляются завтракать в «Отель де Берг».

Блюм явно встревожен. Его неразлучный спутник Блюмель, молодой и очаровательный адвокат семьи председателя Совета министров, объясняет:

– Учитывая согласованную экспансионистскую политику диктаторов и гражданскую войну в Испании, задачи, стоящие перед Блюмом, тяжелы и обременительны. Его неотступно преследует мысль, имеет ли он моральное право потребовать от Франции, чтобы она подвергла себя в ближайшее время риску войны, с тем чтобы в будущем избежать другой войны.

Милан, 2 ноября 1936 года, Кафедральная площадь.

Бесчисленные штандарты, знамена, флажки и т. п. колышатся над целым морем людей.

Вся площадь украшена огромными плакатами и итальянскими флагами гигантского размера. На кафедральном соборе развешаны огромное полотнище красного бархата, кокарды и зеленые, белые и красные ленты. В центре помещен транспарант: «Да ниспошлет Иисус, владыка веков, долгие годы побед Италии и ее дуче, дабы христианский Рим светил вечным светом для мировой цивилизации».

На маленькой трибуне, расположенной на очень большом расстоянии позади трибуны, куда вот-вот должны прибыть Муссолини и Риббентроп, несколько чиновников Лиги Наций (где еще вчера генеральный комиссар испанской республиканской армии Альварес дель Вайо, центральная фигура Ассамблеи, в энный раз изобличал иностранную агрессию в Испании) обмениваются мнениями по поводу нового пакта, который свяжет Рим и Берлин.

Вдруг зазвучали государственные гимны, здравицы, аплодисменты.

Вслед за дуче появляются в парадных мундирах и занимают почетные места делегаты гитлеровских организаций за границей.

И, покрывая гром приветственных возгласов, Муссолини вопит:

– Есть великая страна, к которой были обращены в эти последние годы горячие симпатии итальянского народа: это – Германия!

Вечером 7 января 1937 года в министерстве получены две телеграммы.

Первая из них, посланная французским консулом в Мюнхене, сигнализирует о том, что несколько немецких воинских частей только что прошли через этот город, направляясь через Геную в Испанское Марокко для последующей высадки в Сеуте и Мелилье.

Во второй, исходящей от французского верховного комиссариата в Марокко, указывается, что в этих двух населенных пунктах подготовлены казармы для приема немецких войск.

– Вот наконец, – говорят себе некоторые политические деятели и журналисты, – доказательство, которого требуют Блюм и Дельбос для того, чтобы предпринять действия в связи с войной в Испании. Если это сообщение будет опубликовано, оно на этот раз неопровержимо установит наличие интервенции нацистов в Испании, разоблачит их планы в отношении Гибралтара и Северной Африки… А тогда… кто знает… может быть…

На другой день эта новость уже появляется на страницах двух крупных парижских газет.

Она вызывает возмущение в правительственных канцеляриях, сенсацию в Европе и оцепенение в Берлине. Курс акций на парижской и лондонской биржах и на Уолл-стрите стремительно падает.

Ивон Дельбос срочно возвращается с зимних каникул.

Гитлер, видя, что его план разоблачен, опасается взрыва негодования европейского общественного мнения. Своим судам, уже вышедшим в Средиземное море, он отдает приказ вернуться с полдороги и высадить немецкие войска в Генуе.

Отрицая бесспорный факт, немецкая печать неистовствует. Весьма любопытно, что французская правая печать поддерживает немецкую прессу в ее нападках на французов-антигитлеровцев, которые, как она утверждает, «толкают к войне».