Михаил Кольцов - Испанский дневник

Передвижение длится долго и начинает казаться бесконечным. По моим расчетам и по усталости в коленках, мы уже доползли до Севильи. Вдруг впереди появляется бледное пятно, оно начинает все яснеть и постепенно – не верится глазам – превращается в блик дневного света. Может быть, это уже старина Кейпо де Льяно простирает нам впереди свои объятия?

Инженер оборачивается и шепотом спокойно объясняет:

– Тут у нас отдушина. Для проникновения чистого воздуха в штольню.

– Как отдушина?! Ведь это перед самыми линиями мятежников!

– Нет, не перед. Мы уже под фашистской зоной. Что поделаешь, дышать надо чем-нибудь…

– Но ведь сверху могут увидеть? Да и вообще, как вы ухитрились выбраться наверх? Это чистое безумие!

Инженер с этим не совсем согласен:

– Дырку мы высверлили ночью, во время дождя. Вряд ли она очень заметна сверху. А если и заметна, то все равно мостовая изрыта всякими дырками, воронками от снарядов, – днем они не станут изучать каждое отверстие в земле. Пусть только попробуют высунуться – мы их так угостим пулеметами!

В ответе – характерная для многих здесь военная психология: удобство важнее безопасности. Лучше рисковать жизнью, чем терпеть духоту. Лучше круглые сутки ждать гибели, чем повозиться несколько часов и провести кишку со свежим воздухом.

Ползем дальше. Теперь мы уже глубоко в фашистском расположении. Еще несколько десятков метров под землей – и мы у здания, которое должно быть взорвано. Но напряженный слух улавливает впереди человеческий голос. Теперь встревожился уже инженер:

– Стойте! Это не могут быть наши. Работа в этом ходу сегодня закончена, все люди наверху.

Затаив дыхание, мы опять долго вслушиваемся. Слышен только один голос. С кем он разговаривает? Нет, видимо, поет. Инженер вынимает револьвер.

– Попробуем подойти к нему поближе. Надо разобраться, что произошло.

Ползем дальше.

– Что он поет? По-моему, «Кукарачу».

– По-моему, тоже.

Вздох облегчения. «Кукарача» категорически запрещена в фашистской армии, Франко считает эту песню революционной. Может быть, это все-таки кто-нибудь из республиканцев? Но почему он поет? Сошел с ума? И это бывает. В самом деле, за поворотом при ярком свете шахтерской электролампы возится человек.

– Педро! Ты здесь? Ведь я приказал всем наверх.

– Да, команданте, но я решил еще раз спуститься сюда, чтобы подровнять минную камеру. Она тесновата для заряда.

Педро – старый забойщик из рудников Рио-Тинто. Лицо его блестит от пота, измазано землей, седые космы выбиваются из-под берета.

– Почему же ты распеваешь? Если тебе не дорога жизнь, пожалей хоть мину.

– Разве я пел? Я сам не заметил. Я когда работаю, то по привычке распеваю. Конечно, это глупо. Звук расходится в земле очень далеко. Но я забыл, что не у себя в шахте. Хотите послушать фашистов?

Теперь мы непосредственно под фундаментом большого, многоэтажного дома фашистского форта на мадридской окраине. Без труда можно слышать голоса и смех солдат. Лучше всего подкоп под них идет, когда они стреляют из пулеметов и оглушены собственной стрельбой. Инженер последний раз подсчитывает заряд. Его размеры высчитываются в основном по формуле gН, где g есть коэффициент, зависящий от плотности и состава грунта, а Н – длина линии наименьшего сопротивления. Величина может резко меняться от присутствия в грунте самых, казалось бы, невинных и невзрывчатых элементов. Например, наличие воды, хотя бы лишь до степени влажности почвы, увеличивает силу взрыва в восемь – десять раз. Величина Н (линия наименьшего сопротивления) обыкновенно исчисляется по кратчайшему расстоянию до поверхности земли, до воздуха. Однако длина взрывной волны всегда длиннее радиуса разрушения. Волна последовательно затухает в длину; в своем начале, в центре она превращает в порошок гранит и сталь, в конце она воспринимается лишь как звук.

Инженер улыбается не без горечи. <���…>

Первая комната была совершенно пуста, без мебели. Во второй комнате – два канцелярских стола, куча одеял в углу и корзина. На стене, под стеклом, вставленный в несоразмерно большую рамку из-под какой-то другой фотографии, висел портрет Троцкого, снимок – вырезка из иностранной газеты. Было более чем странно видеть этот снимок в Мадриде, сегодня.

Мигель Мартинес и Хосе Кесада вошли в третью, последнюю комнату. Здесь, на очень длинном диване у стены, обращенные головами друг к другу, лежали два парня.

Время было уже, собственно, не раннее, половина второго. Но бутылка аниса на полу объяснила, почему ребята залежались. Разбудив и извинившись за беспокойство, Мигель справился у них, где тут руководство мадридского ПОУМа. Придя в себя, парни объяснили, что руководство в другом месте.

– Здесь только бюро пропаганды. Мадридский комитет ПОУМа помещается на улице Гойи, семнадцать.

Ладно. Мигель и Кесада, его знакомый, аргентинский журналист, побрели на улицу Гойи, 17.

Здесь они застали совсем другую обстановку. В богатой буржуазной квартире сновали кокетливые барышни, стрекотала машинка, играло радио. За дверью позвякивали тарелки, вкусно пахло обедом.

Мигель и Кесада выразили желание поговорить с кем-нибудь из начальства. Карликообразная личность вышла из столовой и назвалась Энрике Родригесом, секретарем Мадридского комитета ПОУМа. Он выразил полную готовность дать любую информацию двум южноамериканским посетителям. Расспрашивал больше Кесада, а Мигель мрачно записывал в записную книжку. Лучше, конечно, было бы прийти со стенографисткой или двумя: Энрике был говорлив, как горный ручей, как резвый щегленок, как старая баба. Он сообщил сразу кучу новостей. Оказывается, в Испании идет гражданская война. Врат очень силен. Мадрид героически обороняется вот уже… Родригес запнулся, он стал вспоминать, сколько дней героически обороняется Мадрид.

– Семьдесят четыре, – хмуро сказал Мигель. – Совершенно верно, семьдесят четыре.

Он сообщил далее, что германцы и итальянцы помогают Франко, но что международное революционное движение, в свою очередь, помогает испанскому рабочему классу.

Кесада заметил, что все это, собственно говоря, уже известно. Его и его коллегу больше интересуют сведения о деятельности политической организации, в помещении которой они находятся.

Словоохотливый Родригес сразу стал сдержан. Теперь из него надо вытаскивать каждое слово кочергой.

– Чем занимается ПОУМ в Мадриде и его окрестностях?

– Мы ведем работу разного рода.

– Например?

– Например, профсоюзную, организационную, военную, пропагандистскую. У нас есть специальное бюро пропаганды. Оно помешается в другом здании.

– В чем заключается ваша военная работа?