Михаил Кольцов - Испанский дневник

Германское посольство было пристанищем моторизованных ночных бандитов!

Арестованные показали, что чиновники посольства, офицеры резерва Мейер и Алесс, сформировали из них настоящую боевую единицу. За каждым было закреплено оружие, военные функции и точное место. Немецкие командиры производили здесь учения и тревоги!

Чтобы служить в полной мере копией «третьей империи», германское посольство устроило у себя и маленький концентрационный лагерь. Очень маленький, на одну персону. Посадили в него еврея. Старик Якоб Воос поставлял мясо к посольскому столу. Однажды он сказал на кухне, что сочувствует Испанской республике. Назавтра его задержали в посольстве, заперли в кладовке и продержали, под охраной двух испанских фашистов, без допроса, но с издевательствами и битьем, сорок три дня – до самой эвакуации. Чем не Дахау! Сейчас он на свободе, вне себя от радости. Мигель долго, со смешанными чувствами рассматривал его, простого, с рыжевато-седоватой обкусанной бородой, тощего, захудалого могилевско-мадридского старика, с которым никак не может ужиться на одной планете рейхсканцлер и фюрер Адольф Гитлер.

Наш разговор седьмого ноября с Рафаэлем Альберти и Марией Тересой Леон теперь повторился на широкой базе. В доме Пятого полка собрались виднейшие ученые испанской столицы. Здесь доктор Рио Ортега, профессор Мадридского университета Энрике Молес, писатель Антонио Мачадо, доктор Санчес Ковиса, дон Антонио Мадинавейтия, доктор Сакристан, Артуро Дюперье и еще много других. Седые головы окружены молодыми лицами коммунистов, дружинников и командиров народной милиции. Центральный комитет Коммунистической партии организовал эту встречу. Партия убеждает мадридскую интеллигенцию в лице ее виднейших представителей – знаменитых ученых, писателей, деятелей искусства – временно покинуть Мадрид, чтобы продолжать свою работу в тылу, в более спокойной обстановке.

Предложение очень взволновало гостей. Начались прения, что правильнее и важнее – оставаться сейчас в Мадриде или эвакуироваться, пока не стихнут ужасы бомбардировки и пожаров.

Спорили долго. Антонио Мачадо сказал:

– Я не хотел уезжать. Я стар и болен. Но я хочу сражаться вместе с вами, хочу закончить свою жизнь с достоинством, хочу умереть с достоинством, продолжая свою работу. Именно это убеждает меня согласиться с вами. Я поеду, я буду бороться вместе с вами за наше общее дело, которое вы делаете.

Пятый полк принял на себя все заботы по эвакуации ученых, он предоставляет автомобили для семей, грузовики для библиотек и лабораторий.

Беседа кончилась очень поздно, все были взволнованы, академики со слезами обнимали рабочих и благодарили рабочий класс за оборону испанской культуры.

Мы поехали оттуда с Рафаэлем Альберти и Марией Тересой к ним, в Альянсу, Сторож долго не отпирал.

– Кто там?! – кричал он.

В ответ мы запели «Веселых ребят».

– Не пущу! – ругался за дверью сторож. – Товарищ Альберти сказал – не пускать никаких посторонних, и особенно фашистов.

– Врешь, пустишь! Тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет!

Наконец он узнал и впустил. В холодном обеденном зале Мария Тереса расставила на столе фамильное серебро и хрусталь маркиза де Дуэро. Положила на маркизовы тарелки rapáнсас – бобы на прогорклом, остывшем оливковом масле. Добавила хлеб и апельсины, которые мы схлопотали в Пятом полку. Получилось шикарно.

Теперь в Альянсе другая атмосфера. Стариков, больных и нытиков отправили в Валенсию и Барселону. Осталась молодежь, днем она на боевых участках, выступает перед бойцами, вечером сходится сюда читать стихи и вместе мечтать.

Сторож присоединился к нашему небогатому, но аристократическому ужину, под портретами знатнейших грандов. Он сказал, что какие-то маркизовы родственники потихоньку справляются, цела ли серебряная посуда, не растащили ли ее писатели, не растащат ли до возвращения маркиза.

– Подождет возвращаться, – небрежно сказал Рафаэль, поливая уксусом и посыпая солью каждый отдельный боб. – Подождет! <���…>

Фронт образует глубокий выступ на юго-запад, почти до самой Талаверы. Это те места, где в сентябре застрял и чуть не попал в плен к белым Мигель Мартинес. Сюда направились колонны Бурильо и Уррибари, с артиллерией и броневиками. Расчет был – неожиданно переправиться через Тахо, прервать коммуникации мятежников и, если можно будет, захватить самую Талаверу.

Колонны двигались хорошо, но командование не имело терпения выждать ночи для своего продвижения Днем почти у цели их заметила фашистская воздушная разведка, после этого авиация бомбила их семь или восемь часов подряд. Это очень издергало группу, но не остановило маневра. Республиканцы подошли к самому берегу реки, взяли под артиллерийский огонь аэродром, кладбище и самый город Талаверу. Паника у мятежников была необычайная, они спешно сняли войска из-под Мадрида, около восьми батальонов, и бросили их на оборону Талаверы. Будь у республиканцев немножко больше решительности и опыта, они, безусловно, могли бы захватить город! Но даже и в таком виде маневр принес большую пользу – он оттянул часть фашистских сил от Мадрида, ослабил натиск на столицу.

Как все-таки обидно, что мадридцам самим приходится делать отвлекающие маневры! Мы читаем некоторые сводки – и кулаки сжимаются от злости. Командование одного из фронтов не стесняется писать в своих сводках, что «вчера происходил смотр нашим войскам и чистка орудий». Это сейчас, в дни величайшего напряжения у стен столицы! Те же командиры непрестанно загромождают мадридский телеграф приветствиями и заявлениями, что они «с восторгом наблюдают несравненную героическую оборону Мадрида».

Сегодня двадцать дней этой обороны. Двадцать дней с того момента, как вооруженный фашизм пробрался к самому сердцу Испании и начал штурмовать столицу. Двадцать дней сопротивляется республиканский, народный Мадрид. Двадцать дней! Мало кому верилось, что Мадрид будет так обороняться. Скажу честно: и мне не очень верилось.

Двадцать дней и ночей яростных боев, артиллерийского обстрела, воздушных бомбардировок, баррикадных схваток, танковых атак и контратак, пожаров, штыковой и рукопашной борьбы.

Тысячи бойцов пали смертью храбрых у ворот Мадрида. Погибли прекрасные командиры и комиссары, боевые руководители масс и рядовые бойцы-герои. Мертвы Дурутти, Эредия, Вилли Вилле, летчик Антонио, танкист Симон, антитанкист Коль, и еще, и еще… Но Мадрид устоял, он обороняется и уже сам наносит удары.

В момент стремительного наступления фашистских войск, при появлении их у стен столицы фашистскому, да, если угодно, и республиканскому командованию взятие Мадрида казалось неизбежным. Оно вообще воспринималось скорее как факт политический, чем военный: какая может быть битва здесь, у неукрепленного, беззащитного города! Обе стороны считали, что решающий поединок двух армий произойдет уже за Мадридом. Любители исторических параллелей вспоминали Бородино. Испанские горе-Кутузовы забывали, что у русского полководца было то, ради чего стоило временно пожертвовать столицей. Оставляя Москву, он сохранял для свободного маневра большую, хорошо организованную, объединенную патриотическим порывом армию. Здесь же, наоборот, с потерей Мадрида терялось все мало-мальски боеспособное и морально-устойчивое, что имела республиканская армия, оставались разрозненные лохмотки частей плюс пять-шесть новых, наскоро сформированных, необстрелянных бригад.