Чеслав Милош - Азбука

Мы со Стоммой родились совсем недалеко друг от друга, и как-то раз, в отрочестве, я ездил к нему в гости — в усадьбу его родителей Шацуны, или Яскайчай [437] Яскайчай — деревня в 15 км к востоку от Кедайняя. . А в Вильно мы учились в одной школе Сигизмунда Августа, хотя он учился в другом классе, ибо был на три года старше меня. Я хорошо помню балкон дома на Людвисарской улице [438] Людвисарская — Литейная улица, ныне ул. Леиклос. Много лет спустя, в 1966–1971 гг., в другом доме на этой улице останавливался, приезжая в Вильнюс, И. Бродский. Улице и дому его друзей посвящено стихотворение из цикла «Литовский дивертисмент». , где он жил. Там мы вели ученые беседы о знаменитом в то время Анри Массисе [439] Анри Массис (1886–1970) — французский философ, эссеист, консервативно-националистический публицист. («Défence de l’Occident») и о Петражицком — кажется, тогда Стомма уже учился на первом курсе юридического факультета.

Мы были членами «Пета», сохранилась даже фотография. Ребята — это Стась, я, Игнаций Свенцицкий, впоследствии инженер и летчик, и Густав Новодворский, умерший молодым. Девушки — Леокадия Малунович, Мила Эренкрейц и Янка Доманская. Это было так давно, но тот год перед выпускными экзаменами я вижу как сейчас. В межвоенные годы «Пет» был сохранившейся частью конспиративной сети, существовавшей в разделенной стране. Он был связан с историей «Очага» [440] «Очаг» — молодежная организация «Очаг» («Zarzewie») в 1909 г. отделилась от «Зета». и «Зета». Проще говоря, это была низшая ступень «Зета» — для старшеклассников. Идеологически отделения «Пета» могли сильно отличаться друг от друга, в зависимости от города, но везде эта организация стремилась к созданию элиты, то есть воспитывала потенциальных лидеров интеллигенции. Секретность делала организацию еще более привлекательной. Вновь принятые члены считали, что им оказана честь. «Пет» не был масонской ложей, но повторял некую схему, восходившую в Вильно к шубравцам, филоматам и филаретам [441] Филареты — Общество филаретов, почитателей добродетели (греч.) — тайное патриотическое объединение студентов Виленского университета, действовавшее в 1820–1823 гг. Низовая и в то же время самая многочисленная организация, зависимая от Общества филоматов. . Разумеется, виленский «Пет» поддерживал либерализм, терпимость и, что было в нашем городе особенно важно, неприязненно относился к национализму. В университетском Вильно, как и сто лет назад, были действующие масонские ложи, и, кажется, он смотрел на нас с симпатией — во всяком случае, это относится к родителям Милы Эренкрейц, у которых я бывал. Ее отец, профессор польского права Стефан Эренкрейц, пилсудчик и выходец из ППС, как теперь известно, принадлежал к ложе «Томаш Зан», мать, Цезария, была дочерью знаменитого вольнодумца Бодуэна де Куртенэ.

В университете Стомма, член католического «Возрождения» и католический публицист, избрал свою линию, которой придерживался в течение всей последующей жизни. Католичество никогда не сочеталось у него с правизной, что случается довольно редко. Тем не менее наши пути разошлись из-за моих еретических и левацких исканий и заблуждений. Однако я всегда — и тогда, и во все послевоенные годы — втайне восхищался им, о чем он, вероятно, не знает. Я считал его разумным человеком, себя же — психопатом. И разве не признал я правоту Гомбровича, когда он сказал о моей жене Янине: «Как могла такая разумная женщина выдержать с таким психопатом?»

Левацкая направленность «Жагаров» возникла не без помощи «перебежчиков» из школьного «Пета». Одним из самых активных его членов был Дорек Буйницкий. Дорек, знаменитейший поэт виленских гимназий, был везде: и в Клубе бродяг [442] Клуб бродяг — см. статью «Студенческий, Клуб бродяг». , и в Секции оригинального творчества при Кружке полонистов, и в «Жагарах», — так что «жагаристов» с таким прошлым было двое. Впрочем, большинство «петовцев» придерживалось той же линии, что и Стомма, — католичества, не связанного с «национальной идеологией». Таковы были две наши набожные приятельницы, светила классической филологии Леокадия Малунович и Анаконда, то есть Зофья Абрамович, дочь главного виленского «крайовца». Приблизительно таким был, по-моему, и Плюмбум, то есть Юзеф (брат Игнация) Свенцицкий, журналист, погибший в Воркуте.

Возвращаюсь к Кейданскому повету. Во времена советской оккупации он очень пострадал от коллективизации и репрессий. Как мне говорили в Кейданах, депортировано было около половины населения. Я страшно переживал из-за доходивших до меня вестей о том, что творилось в окрестностях места моего рождения, о вывозе в Сибирь целых деревень, и старался сообщать западному общественному мнению о своих чувствах — даже тогда, когда упоминание о балтийских государствах считалось бестактностью. Думаю, что этим страницам своих книг я и обязан титулом почетного гражданина.

Небольшая Литва экспортировала свои таланты в Польшу, как Ирландия в Англию. Что бы литовцы ни думали о Пилсудском, он был сыном Литвы, как и первый президент возрожденной Польши Габриэль Нарутович. Тот, кто прославился за пределами своей страны, так или иначе принадлежит местам, откуда он родом. Станислав Стомма стал одним из самых выдающихся людей Польши — внутренне свободной, несмотря на внешние террор и порабощение. Осмелюсь утверждать, что такого политика не было ни в одной другой стране советского блока. Его дар вникать в аргументы мыслящих иначе и отсутствие каких бы то ни было шовинистических инстинктов позволили ему способствовать улучшению отношений Польши с соседями: с Германией, а также с Литвой. К тому же он никогда не отрицал, что в детстве формировался под влиянием литовской деревни, а в школьной и университетской юности — под влиянием Вильно.

Известная английская романистка и деятельница ПЕН-клуба. Мы познакомились в Кракове весной 1945 года, когда она приехала туда с Антонием Слонимским и Ксаверием Прушинским. Потом я встречался с ней и ее мужем в Англии и во время их визита в Америку. Ее муж, Ги Чапмен, скромный и молчаливый, скрывал под этой маской прошлое героического офицера окопной войны, то есть человека, который удивлялся, что выжил, в то время как его товарищи погибли. Он был профессором истории в Кембридже. Маргарет, происходившая из семьи капитанов дальнего плавания, обладала всеми добродетелями своих предков. Она была смелой, благородной, бескомпромиссной, не любила говорить о себе и даже отказывала себе во всех достоинствах, оправдывая тот факт, что писала романы, нуждой в деньгах — поскольку дети и внуки постоянно впутывали ее в финансовые проблемы. Когда-то ее романы пользовались большим успехом, но в конце ее долгой жизни почти никто не знал ее имени.