Ян Карский - Я свидетельствую перед миром

Он наклонился ко мне, положил руку мне на плечо, улыбнулся и проговорил прямо в ухо, так что я почувствовал на щеке его дыхание:

— Это не значит, что мы вам не доверяем. Просто сегодня очень опасно много знать. Те, кому досталось это бремя — а я в их числе, — изнемогают под его тяжестью. И никак его не стряхнешь.

Борецкий распрямился, словно показывая, что еще не совсем изнемог, заглянул мне в лицо и, машинально покручивая на пальце перстень, сказал:

— Теперь давайте обсудим подробности вашей поездки.

Подробности Борецкий излагал почти час и показал себя столь же сведущим в искусстве конспирации, сколь и в хитросплетениях большой политики и организаторском деле. План его был прост. Для начала меня снабдят бумагой, удостоверяющей, что некая варшавская фабрика направляет меня на работу в один из своих филиалов на советско-германской границе. Документ будет подлинный, и без него никак не обойтись, потому что немцы имеют обыкновение обыскивать всех пассажиров. Проехать расстояние, превышающее 160 километров, можно только с их разрешения.

У границы я должен встретиться с человеком, который тайно переправляет людей на советскую сторону. Как я узнал позже, это был еврей, член еврейской подпольной организации, главной целью которой было спасать еврейских беженцев с территорий, оккупированных немцами и русскими. В Генерал-губернаторстве уже начались массовые репрессии против евреев. По всей вероятности, я перейду границу с группой евреев и на ближайшей станции сяду на поезд и поеду во Львов. Русские, говорят, пассажиров не обыскивают. Во Львове я явлюсь по определенному адресу, где меня узнают по условному паролю. Обговорив все детали, Борецкий сказал, пристально глядя на меня:

— Я сказал вам, чего мы ждем от вас, но вы вправе знать, на что сами можете рассчитывать с нашей стороны. Если немцы схватят вас прежде, чем вы встретитесь с проводником, мы ничем не сможем вам помочь. Выпутывайтесь как знаете. Если же вы попадетесь после этой встречи, у вас больше шансов уцелеть. Нам сообщат, когда и где вы были арестованы, и мы сделаем для вас все возможное. Но и в этом случае вам придется запастись терпением. Ну а если вас задержат русские, тут все гораздо проще. Скажите, что убежали от немцев и хотите жить в советском государстве. Говорят, этот номер всегда проходит.

— Все продумано наилучшим образом, — сказал я. — Кажется, предусмотрено буквально всё.

— Всего не предусмотришь, — покачал головой Борецкий. — Мы стараемся делать что можем. Но во многом приходится надеяться на удачу.

Расставаясь, мы сердечно пожали друг другу руки.

Все произошло точно так, как наметил Борецкий. Я беспрепятственно добрался до Львова. А полгода спустя заработала система Сопротивления, созданная по его указаниям. Единственном, чего он не смог предвидеть, была его собственная участь.

В конце февраля 1940 года его схватило гестапо. Проглотить яд он не успел. Его переводили из одной тюрьмы в другую, подвергали чудовищным пыткам. Избивали чуть ли не сутками напролет. Методично и со знанием дела ему переломали все кости. От ударов железным прутом спина превратилась в кровавое месиво. Он никого и ничего не выдал и был расстрелян.

А нацистские газеты сообщили, что военный трибунал приговорил к смерти польского бандита за неповиновение властям рейха.

Впервые с тех пор, как я бежал из Радома, у меня появилось чувство, что я делаю что-то важное и нужное. Я хорошенько выучил все, что было указано в фабричном удостоверении, чтобы легко ответить на любой вопрос.

Но никаких обысков в поезде не было, так что ни документы, ни психологическая подготовка не пригодились. Сразу на вокзале я нанял крестьянскую телегу и доехал до деревушки, расположенной километрах в двенадцати от города, у самой германо-советской границы [58].

…На краю деревни стоял беленый домик с аистиным гнездом на крыше, именно там я должен был найти человека, который переводит через границу евреев. Я постучал в дверь.

Довольно долго никто не отзывался, так что я забеспокоился. Обошел вокруг дома, постоял под окном, прислушался. Тишина. Наконец до меня донесся храп — кто-то там спал глубоким сном. Я успокоился, вернулся к двери и стал колотить в нее что есть силы, пока мне не открыл заспанный краснолицый парень в помятой одежде.

— Кажется, я заснул, — виновато пробормотал он. — Кто вы?

Я объяснил, что мне надо. Парень знал, что я приеду, и согласился перевести меня вместе с группой евреев через три дня. Он благополучно проделывал эти рискованные вылазки десятки раз и держался совершенно спокойно. Пока мы разговаривали, он надел теплую куртку и, обхватив меня за плечи, вывел на улицу:

— Пошли-ка поскорее, время дорого. Вам надо устроиться в деревне. Но сначала я покажу, где мы встретимся.

Он шел впереди широкими шагами, позевывая и потягиваясь на ходу. До условленного места было километра три с половиной. На меня он почти не обращал внимания. Чтобы завязать разговор, я спросил, почему он такой сонный. Он охотно рассказал, что прошлой ночью переводил на ту сторону очередную группу, а сегодня ему тоже не дали выспаться — то и дело приходили люди из новой группы, просили показать место встречи.

Мы перешли через ручей и оказались на поляне у мельницы.

— Вот здесь, — сказал проводник усталым голосом, как будто в сотый раз повторял одно и то же. — Встречаемся на этом месте через три дня, ровно в шесть. Ждать никого не будем.

— Я приду вовремя, — сказал я. — А где я могу пока остановиться?

— На другом конце деревни есть трактир. Он один-единственный, не ошибетесь. На обратном пути хорошенько запоминайте дорогу. Второй раз показать будет некому.

Я послушался и внимательно оглядел все вокруг: деревья, тропинку, ручей. Проводник подождал, пока я как следует осмотрюсь, и мы пошли обратно. Он шагал быстро и грузно, а один раз пошатнулся, и я заметил, что глаза у него полузакрыты. Я подтолкнул его локтем. Он мгновенно встрепенулся:

— Что такое?

— Ничего, но вы же спите. Я испугался, что вы споткнетесь и разобьетесь.

— Разобьюсь? Здесь? — Он презрительно посмотрел на ровную, покрытую грязью дорогу. — Да никогда, даже если напьюсь или ослепну!

Когда мы дошли до его дома, он без лишних слов свернул к нему.

Я действительно легко нашел трактир, который оказался на удивление приличным. Хозяин, старый морщинистый крестьянин, вопросов не задавал, но цену заломил изрядную, поскольку кое о чем догадывался. Три дня я прикидывался больным и не показывал носу из своей комнаты, чтобы не привлекать внимание. На поляну я пришел чуть раньше назначенного часа, но большинство беженцев уже были там.