Ян Карский - Я свидетельствую перед миром

Это он придумал уникальную «систему троек», которую мы использовали при продаже подпольной прессы. Каждый занятый в этом деле знал только двух человек в цепочке: «того, кто сзади, и того, кто спереди», то есть того, кто доставлял газеты в условленное место, и того, кому он сам передавал их в другом городе. Если такой распространитель попадал в руки гестапо, как раньше — в руки Охранки, и подвергался «допросу с пристрастием третьей степени» в пыточных застенках, он мог выдать только этих двоих и никого больше. Но эта система годилась только для оптовых поставок. С продажей в розницу все было иначе. Тут применялось множество хитростей.

На улицах Варшавы и Кракова продавались местные немецкие газеты Krakauer Zeitung и Warschauer Zeitung, в Познани — Ostdeutscher Beobachter, вообще во всех польских городах — Völkischer Beobachter. Ни один поляк их не покупал, если только мальчишка-разносчик, протягивая номер, не приговаривая с улыбкой: «Сегодня необычайные новости о победах немецких войск… Купите!»

Тогда прохожий знал: этот номер стоит купить, он не простой, а с приложением. Между страниц, заполненных сообщениями о триумфе знамен со свастикой, вложена подпольная газета.

Мясник, заворачивая бифштекс, советовал покупательнице: «Не забудьте сразу, как придете домой, переложить его в ледник», — и она понимала, что в свертке лежит газета. Газеты раскладывали прямо по почтовым ящикам, официанты в ресторанах совали их под тарелки. Именно за это был расстрелян Януш Кусочинский, знаменитый спортсмен, чемпион Олимпийских игр 1932 года, установивший мировой рекорд в беге на 5000 метров, который работал официантом в варшавском кафе.

Никогда прежде я и предположить не мог, какое огромное влияние оказывает на людей поэзия, особенно когда они борются за свои идеалы. Практически в каждой подпольной газете печатались стихи польских классиков: Адама Мицкевича, Юлиуша Словацкого, Циприана Норвида, Марии Конопницкой. Да и современные поэты оттачивали свой талант, участвуя словом в борьбе против оккупантов [126]. Подпольная пресса писала не только о политике и войне, но и о культуре и религии. У меня сохранился текст, опубликованный весной 1942 года, который можно смело назвать современным толкованием молитвы «Отче наш». Это волнующая, печальная и страстная молитва польского Сопротивления. Она была напечатана во многих газетах, и тысячи мальчиков и девочек заучивали ее наизусть в подпольных школах:

Отче наш, сущий на небесах,обрати свой взор на Польшу, нашу страждущую родину

Да святится имя Твоев час нашей бесконечной скорби, в час безмолвия.

Да приидет Царствие Твое.Каждый день возносим мы молитву, упорно уповая на то, что Царствие Твое начнется в Польше и снизойдут на нас в сиянии свободы Любовь и Мир.

Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.На все Твоя воля. Но не может быть, чтобы по Твоей воле убийство и разбой царили в мире и проливались реки крови. Пусть по воле Твоей откроются двери застенков, и не будет больше на земле заполненных трупами рвов, и не терзает наши души дьявольский бич страха. Пусть не огонь и бомбы, а тепло и свет посылает нам небо. Сделай так, чтобы самолеты были вестниками радости, а не смерти. Да исполнится воля Твоя. Господи, обрати свой взор на нашу страну, усеянную могилами, будь путеводным светом для сыновей, отцов и братьев наших, для польских воинов, чья дорога к дому пролегает через битву. Пусть море и земля вернут усопших, пусть пески пустыни и сибирские снега отдадут нам хотя бы тела тех, кого мы любили.

Хлеб наш насущный дай нам на сей день.Но не тот насущный хлеб, что приносит нам ныне каждый день. Ибо он — слишком тяжкое бремя для наших плеч, бремя исхода и изгнания, бремя смерти в темнице, от пули, от пыток в лагерях, от голода, на поле боя. Это бремя молчания, тогда как крики боли рвутся из груди. Наш хлеб насущный — холод стали на запястьях.

Пошли нам, Господи, помимо этого хлеба насущного, упорство, силу, волю и терпение, дабы мы выдержали все и не вскричали до срока.

И прости нам долги наши.Прости нам, Господи, если мы слишком слабы, чтобы раздавить гадину. Укрепи нашу длань, да не дрогнет она, когда настанет час мести врагам. Они согрешили против Тебя, нарушили Твои предвечные законы. Не дай же и нам согрешить против Тебя. Пусть наш грех порождается слабостью, а не порочным произволом, как у них.

И не введи нас в искушение.Не введи нас в искушение, но погуби проникших к нам предателей и соглядатаев. Не дай корысти ослепить сердца богатых. Пусть сытый накормит голодного, пусть всегда и везде помогают друг другу поляки. Да остаются наши уста немыми под пыткой. И да не поддадимся мы искушению завтра забыть все нынешние страдания.

Но избавь нас от лукавого.Избавь нас, Господи, от зла. От смертельного врага отчизны нашей. Спаси нас от мучений в лагерях, от смерти на земле, в воде и в воздухе и от предательства ближних.

Аминь.Сделай так, чтобы мы снова стали хозяевами на своей земле. Пусть наши сердца вкусят безмятежности морских просторов и красоты горных вершин. Да насытятся толпы жаждущих Светом Твоим, Господи. Пусть по воле Твоей мы установим справедливость в новой Польше. Аминь. Дай, Боже, нам Свободу. Аминь.

Кроме периодики, в подполье издавались самые разные книги и брошюры. Брошюры в основном идеологического содержания. А книги — переиздания запрещенных нацистами: польские классики, учебники для подпольных школ, пособия по военному искусству и молитвенники.

Почти все газеты печатались на простой бумаге и, повторюсь, в малом формате — безопасности ради. И вдруг одна из них начинает выходить в таком же формате, как лондонская Times. По тогдашним условиям — полное безумие! В передовице первого номера редакция объясняла свои намерения:

Мы осмелились печатать газету в неприемлемом для конспираторов формате, потому что решили не обращать внимания на подлых негодяев с аллеи Шуха. Мы игнорируем угрозу со стороны гестапо и не принимаем в расчет нацистскую оккупацию. Презрение к врагу, отвагу нашего народа, как и душу его, не убить. Единственное, о чем, идя на риск, мы просим читателей, — это, отбросив страх, как можно шире распространять нашу газету, изданную вопреки всем правилам подполья.

Некоторое время газета в таком формате и выходила. Другая почти повторила этот подвиг — появилась на роскошной и слишком дорогой для ежедневного издания даже в мирное время бумаге. Великолепными были также иллюстрации и полиграфия. Издатели этого шедевра писали:

Благодаря неизменной любезности немецких властей мы не испытываем трудностей с бумагой. Немецкие скоты насквозь продажны. С помощью подкупа от них можно добиться чего угодно. Пусть высококачественная бумага, которую мы используем, послужит доказательством позорной коррупции немецких властей.