Николай Шубкин - Повседневная жизнь старой русской гимназии

Вечером был педагогический совет — первый при новых председателе и начальнице. Председатель начал с чтения правил, определяющих вопросы, подлежащие ведению педагогического совета. А потом начал докладывать целый ряд тем, которые ведению педагогического совета как раз не подлежат. По инициативе новой начальницы решили ввести целый ряд правил, регламентирующих поведение гимназисток. Но, стремясь несколько подтянуть их после режима прежней начальницы, «переборщили» в своем рвении. Вместо самых модных и пышных причесок, которые носят гимназистки теперь, решено ввести употребление только кос, и запрещены (несмотря на мои возражения) даже самые скромные прически. Разрешено по вечерам ходить одним только до 8 часов (это еще ничего); а некоторые высказывались даже за 7 часов. Строго запрещено прогуливаться по улице в большую переменку, хотя, по-моему, предосудительного тут ровно ничего нет, и даже наоборот, пребывание на воздухе гораздо гигиеничнее, чем в пыльном зале. Председатель особенно строго высказывался против прогулок с реалистами. А некоторые из классных дам ратовали даже за то, чтобы было запрещено ходить по главной улице города. Я возражал, что на других улицах можно скорее нарваться на какое-нибудь неприличие, да и где же тогда, действительно, гулять, когда на других улицах осенью грязь, а зимой сугробы снега, и нет достаточного освещения. Эта крайность все-таки не была принята. В заключение же председатель сказал, что, установив правила для гимназисток, мы и сами должны в этом отношении подавать им пример, и велел учительницам ходить в синих платьях, а учителям в форменных тужурках, хотя желательно было бы и в сюртуках. Вывод был в сущности довольно логичный. Но некоторые из педагогов запротестовали. Этот однобокий либерализм весьма характерен для некоторой части педагогической «левой».

24 октября

Дела мои со «специалистками» весьма неважны. Все эти 2 месяца, пока шли рефераты, они почивали на лаврах, и только 5 учениц читали кое-что к рефератам, да и то лишь к своим. Результаты этой системы «доверия» теперь сказались. Когда я начал их спрашивать, то ни одного вполне хорошего ответа не получилось. Вчерашний день окончательно подорвал мое доверие к нынешним словесницам. Задано было повторить те статьи Герцена, которые были использованы на последнем реферате («Взгляд Герцена на судьбу России»). Реферат был уже 4 дня назад. И я ожидал, что ученицы, прочитавшие эти статьи еще к реферату, теперь только основательнее проштудируют их. Что же оказалось? Первая же спрошенная мной ученица (одна из лучших в классе) не могла ни слова сказать даже о народничестве Герцена и заявила, что она о Герцене вообще ничего не знает (а всю четверть мы и изучали только его одного!). Я пристыдил ее и поставил единицу, к чему она отнеслась довольно равнодушно. Другая спрошенная ученица (тоже считавшаяся мной в числе первых) до сих пор не удосужилась прочесть нужной статьи и тоже получила двойку. Третья сказалась больной и, конечно, тоже ничего не знает, т<���ак> к<���ак> пропустила почти половину уроков, будучи в полном здравии и весело гуляя по улицам. Таким образом, рефераты в том виде, в каком я предполагал их вести (т.е. взамен спрашивания), оказались непригодными. Для большинства учениц Герцен благодаря этой системе пропал. Но мне все-таки не хочется совсем порвать с этой затеей и опять вернуться к обычному рассказыванию-спрашиванию. Попробую совместить рефераты со спрашиванием, а именно в день реферата делать два урока словесности: на одном пусть слушают реферат, а на другом сами отвечают тот же материал. Посмотрим, что будет.

Во всяком случае, еще раз пришлось убедиться, что не приходится вводить в гимназии университетских порядков и смотреть на учениц как на взрослых людей, способных работать без «погонялки». И пришлось опять обратиться к тем же колам и двойкам, к которым так не хотелось мне ныне обращаться и от которых я воздерживался на уроках нынешних специалисток до самых последних дней.

25 октября

Говорил сегодня частным образом с одной из словесниц. Она сама сознается, что дела по словесности идут неважно, и объясняет это исключительно тем, что они заленились. «Лень-то прежде нас родилась», — возразила она, когда я сказал, что нынешние словесницы по большей части способные девицы.

26 октября

Разговаривал с председателем насчет вознаграждения за письменные работы. Узнав, что мы получаем в год по 20 р. за класс, он нашел, что «этого за глаза хватит» и что это даже щедро. Зато следует, по его мнению, прибавить за уроки чистописания (учительница этого предмета Ч-ва, или пропускающая эти уроки, или занимающаяся на них своим делом и во всяком случае не нуждающаяся ни в какой подготовке к ним, — успела уже «подъехать» к председателю). А в заключение высказался, что следует также прибавить и ему на канцелярские расходы 50, т.е. вдвое против того, что ему выдается. Такая странная расценка труда и высокомерное «за глаза довольно» так обидело меня, что я был расстроен на весь день.

Вообще новый председатель — человек очень самоуверенный, неровный, строгий к другим и весьма снисходительный к себе. Теперь, например, освободилась часть уроков русского языка в младших классах, которые были заняты начальницей. И он, делая представления кандидатов на эту должность, не только не посоветовался с кем-нибудь из более знающих местный педагогический персонал лиц, но даже на вопрос начальницы, кого он представляет, высокомерно ответил: «Это мое личное дело». В результате он отклонил прошение окончившей высшие курсы и представил классную даму Б-ву, которая совершенно не в состоянии справиться с ученицами. Эта особа, не желающая как следует служить, умеет зато «подслужиться».

27 октября

Председатель не был на последней конференции, где разбирались уроки восьмиклассниц, и послал на нее начальницу, которая на этих уроках совсем не была. Я и учительница приготовительных классов оценили уроки, как нашли справедливо. А председатель сделал мне сегодня замечание, что с этой оценкой он совершенно не согласен. Да едва ли когда мы и сойдемся с ним, т<���ак> к<���ак>, ничего не смысля в деле начального обучения, он оценивает уроки совершенно «шиворот навыворот»: настоящих достоинств и недостатков не замечает и судит, бог знает, на основании чего. Начал он бывать кроме практических уроков и на уроках некоторых учительниц, причем, как говорит, ведет себя весьма некорректно. Заходит и уходит из класса уже во время занятий, чем нарушает ход урока и отвлекает учениц. За уроком то что-то читает, то смеется, чем тоже смущает класс. А когда сегодня на уроке в первом классе ученицы вели себя, по его мнению, недостаточно тихо — он сделал выговор классной наставнице этого класса — учительнице французского языка. Та вполне основательно возражала, что следить все время за классом не может, т<���ак> к<���ак> у нее свои уроки в двух учебных заведениях, на ее же уроках первоклассницы сидят хорошо. Напомнила также, что к классным наставницам в женских гимназиях нельзя предъявлять такие же требования, что к классным дамам или к классным наставницам мужских учебных заведений, т<���ак> к<���ак> классные наставницы в отличие от тех за свой труд ровно ничего не получают (в мужских учебных заведениях это оплачивается теперь — по 600 р. в год за класс). Но председатель стоял на своем, что обязанности нельзя связывать только с материальным вознаграждением (какое бескорыстие — подумаешь!) и что она должна делать то же, что и платные служащие. Тогда учительница заявила ему, что от этой должности (классной наставницы) она совсем отказывается. Не хочет ли он ее совсем выжить как человека, который при случае может уличить его в незнании французского языка?