Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало

На зиму мы обосновались в Херсоне. Мою жену пригласили работать главным преподавателем в ремесленную школу. Школа располагалась в большом и красивом здании, построенном общиной. В том же дворе была небольшая двухкомнатная квартира – чуть в стороне, с отдельным входом. Ее предоставили моей жене. Квартира была маленькая, но удобная для работы и уединения.

Директором школы была госпожа Надежда Израилевна Кулишер-Бунцельман. Она была младшей сестрой известного историка и этнографа, юриста и общественного деятеля Михаила Кулишера, невесткой одного из авторитетнейших членов херсонской общины и женой юриста, решившего стать художником. В ее характере смешались энтузиазм русских просветителей, филантропическая чувствительность еврейской общественницы и девушки из хорошей семьи и решительность человека, всегда стоящего на своем и не привыкшего, чтобы ему прекословили. Это была очень приятная женщина, хорошо умевшая производить впечатление. Рядом с ремесленным училищем находилась народная школа для девочек и «субботняя школа», представлявшая собой, по сути, вечернюю школу для молодежи – учителя работали там безвозмездно. Среди учителей было немало опытных преподавателей. Между учителями как представителями двух враждующих лагерей – сионистов и социалистов (социал-демократов по сути) – велись частые споры. Директор пригласила меня на собрание учителей «субботней школы», на котором обсуждалось, как привлечь в школу рабочую молодежь.

Я предложил поставить в центр всего учебного процесса одну тему – «человек, его жизнь, работа и окружение». Литература и арифметика, естествознание и гигиена, география и история – все должно быть подчинено этой теме. Учителя (женщины в большинстве своем) восприняли эту идею на «ура»; была создана комиссия для согласования, и когда программа была готова, меня попросили преподавать… анатомию человека! Гуманитарные дисциплины уже были заняты другими педагогами…

Секретарша «субботней школы» – молоденькая девушка, закончившая или почти закончившая гимназию, – должна была принести мне схемы и рисунки тела человека, и я прочел несколько лекций на тему «путешествие булочки в теле человека». Секретарша Доба Бобров (а ныне, в Израиле, госпожа Мирьям Грушкин) как-то раз, в учительской, спросила меня, не собираюсь ли я устроить «университет» в этой вечерней школе? Я ответил ей:

– Когда-то я мечтал быть профессором. И вот я начал читать лекции, боюсь только, что не по своей специальности…

В целом программа имела успех. На учительских собраниях я говорил, что нужно ввести преподавание истории на основе осознания настоящего и, обсуждая проблемы сегодняшнего дня, «двигаться в прошлое». Эти взгляды вызывали большое сопротивление. По предложению госпожи Кулишер, я согласился дать серию уроков в качестве демонстрации моего метода. В ремесленном училище тогда изучали историю евреев после разрушения Второго Храма. Преподавательница была предельно негативно настроена по отношению к моим «идеям», однако согласилась предоставить помещение класса для этого эксперимента. Послушать урок пришли несколько учителей и просветителей, интересующихся этой тематикой. Среди слушателей был также господин Шломо Невельштейн – муж преподавательницы истории, один из активных сионистов города, человек очень приятный и образованный. Я разговаривал с ученицами о херсонских евреях, о еврейской общине и еврейских организациях. Из разговора следовало, что самые важные заведения в жизни современной общины – синагоги, бейт-мидраши, школы и благотворительные организации, а в прошлом поколении важную роль играл раввинат и раввинские суды. От этого разговора в форме вопросов и ответов, используя все имеющиеся у них знания, почерпнутые из «жизненного опыта и наблюдений», мы перешли к разговору о проблемах еврейского образования, связанных с тем, что у евреев нет собственной страны, но есть собственные обычаи и культура. Так мы подошли к важности синагоги, бейт-мидраша и раввинского суда, а отсюда – к важности Галахи и Агады, а также Талмуда, обеспечившего единство еврейских традиций многим поколениям евреев всех стран рассеяния.

После моих уроков разгорались жаркие споры между учителями. В частности, господин Невельштейн говорил, что наряду с положительными моментами, имеющимися в моей методике, тем не менее следует признать, что в моей системе преподавания истории непропорционально большую часть занимает рациональный подход и совершенно отсутствует подход эмоциональный. Особенно моему педагогическому методу не хватает той самой «актуальности», о которой я говорил.

Я вспомнил об этом благодаря одному интересному случаю, могущему служить иллюстрацией для «теории ассоциаций». В конце 20-х годов на одном моем уроке в учительской семинарии, когда я объяснял методику преподавания истории, я вдруг вспомнил – абсолютно не думая об этом заранее – про мои уроки истории в Херсоне и про господина Невельштейна. Я рассказал ученикам о споре с Невельштейном и сказал: «Семнадцать лет назад я не принял эту критику. Теперь же я во многом согласен с мнением моего тогдашнего оппонента». И вот, после урока, когда я вышел из класса, мне говорят, что один человек ждет меня в учительской. Я вошел в учительскую – и вижу перед собой господина Невельштейна собственной персоной… Он репатриировался из России и пришел меня повидать.

На одном из собраний учителей вечерней школы я повстречал своего знакомого, Александра, который во время окружного съезда сионистов-социалистов в Житомире был прислан вместе с Аароном Соколовским, чтобы проверить, «вправду ли я – это я» и можно ли разрешить мне участвовать в съезде. Выяснилось, что он живет в Херсоне, его фамилия Бондарчук и он собирается ехать в Париж. Между тем Александр оказал мне неоценимую помощь, найдя учеников. Первым местом, где я начал вести частные уроки, был дом сестры Доры Бриллиант {632}. В свое время Дора Бриллиант была членом боевой ячейки социалистов-революционеров, участвовала в покушении на великого князя Сергея Александровича {633}, была арестована и умерла за решеткой. Как мне рассказывали, Александр очень тепло к ней относился, и об этом знали в ее семье. Племянник Доры тоже был бунтовщиком, но бунтовщиком иного рода: бунтовщиком в учебе… Он был отстающим учеником, и не было никакой возможности заставить его заниматься. Родители, особенно мать, не могли поверить своим глазам, когда увидели, что их «бунтовщик» вдруг начал учиться. Думаю, что мне удалось заинтересовать его очень простым способом. Я относился к нему с уважением, как к своему товарищу; точно так же, как я вел себя в Вильно с учеником Гамарским. Мать думала, что у меня какая-то особая методика преподавания, пряталась за дверью комнаты, где шли занятия (дверь была открыта, лишь занавеска висела в дверном проеме), и подслушивала урок. Благодаря своим успехам в обучении племянника Доры Бриллиант я прославился как преподаватель, имеющий подход к отстающим и нерадивым ученикам. Таких учеников в Херсоне было много… Через частные уроки я познакомился с огромным количеством херсонских учителей и просветителей.