Бен-Цион Динур - Мир, которого не стало

– Вашему уроку недоставало надлежащего завершения.

– Какого?

– Вы должны были закончить известной статьей историка Костомарова. В журнале «Киевская старина» за 1883 год была статья «Жидотрепание в н. XVIII в.», и вывод, напрашивающийся после чтения статьи, был такой: «бейте евреев»…

Я дал ей почитать хронику Н. Ганновера {602}«Пучина бездонная» («Богдан Хмельницкий» в русском переводе Шлама Манделькерна) и посоветовал прочесть отклик Дубнова в «Недельной хронике» журнала «Восход» за тот же год, посвященный этой статье Костомарова. Долгое время я находился под тяжелым впечатлением от этого ужасного и «успешного» урока в еврейской школе, урока о погромах 1648–1649 годов для еврейских подростков 15–16 лет.

Обо всех своих впечатлениях от школы и о своих занятиях еврейской историей я написал Элиэзеру Шейну. Но к своему большому удивлению, ответного письма я не получил. Я решил послать письмо хозяину квартиры, в которой Шейн жил в Шавли, фотографу по фамилии Закс, и выяснить у него, в чем дело. Спустя неделю я получил открытку с таким текстом: «Жил в Шавли учитель, и имя его Элиэзер Шейн, выдающийся человек, поразивший всех в школе талмуд-тора; и вот ему не понравилось несколько человек, он строго оценил некоторые поступки, и в один из дней, «на рассвете утра», он встал и покинул город, ни с кем не попрощавшись, не сказав никому «до свидания»; и если вы хотите найти его, то он в Вильно, а может быть, и в Одессе».

Тем временем друзья начали торопить меня с отъездом из Полтавы. Директор школы узнала о моем отъезде и его причинах. Пошли слухи, что я собираюсь уехать за границу… И вот, в начале марта 1910 года, я втихую (никто из знакомых не провожал меня) уехал в Одессу.

Я приехал в Одессу без какой-либо ясной цели, покинув Полтаву в последний момент. Друзья написали, что на суде действительно упоминали о моей партии и что на меня повесили столько статей, что я мог бы гордиться, если бы эти обвинения соответствовали истине. Суд проходил за закрытыми дверями. В качестве статьи обвинения фигурировали «действия по организации вооруженного восстания»; при этом были намеренно искажены даты и факты и добавлены различные домыслы. Обвиняемым был мой земляк и ученик, ставший затем сионистом-социалистом. Мы с ним не прекращали переписываться. За то время, что мы не виделись, он стал активистом партии большевиков, и эта деятельность послужила причиной его ареста. Его приговорили к четырем годам каторжных работ. Глядя на ход судебного расследования (мой знакомый адвокат подробно рассказал мне об этом «интересном заседании»), можно было предположить, что тайная полиция надеется вскоре привести на скамью подсудимых остальных сообщников и «руководителей» обвиняемого. В суде была зачитана моя программа 1905–1906 годов о создании местных внепартийных «комиссий по безопасности», о способах оснащения их оружием и о том, какой системой должны руководствоваться революционные партии в своей деятельности. К этой программе обвиняемый добавил несколько «собственных» идей. По этой последней дате и установили время написания программы и на основе этой и других подобных улик отправили парня на каторгу… Там он, очевидно, «перевоспитался», и в 1917–1919 годах я встречался с ним – он был одним из влиятельнейших активистов в Екатеринославе и в Киеве (был сподвижником Раковского {603}).

В Одессу я приехал без какого-либо конкретного намерения: у меня имелось только общее решение посвятить как можно больше времени систематическому изучению еврейской истории. Каждый исторический период я планировал изучать в контексте его общей истории. Свою работу я намеревался вести по первичным источникам. И лишь изучив их как следует, буду описывать эти исторические периоды и рассказывать о событиях в исчерпывающем и точном изложении. Я записал у себя в тетради: «Мне следует учить еврейскую историю по методу рабби Акивы бен Йосефа {604}и его ученика рабби Йосе бен Халафта {605}. Про рабби Акиву сказано: Кому был подобен рабби Акива? – Нищему, который взял свою корзину и вышел в поле; нашел ячмень – сжал и положил в нее, нашел пшеницу – положил в нее, то же самое – с бобами, то же самое с чечевицей, и когда вернулся домой, рассортировал все, отделил пшеницу от ячменя. Так поступал и Акива: он впитывал все, о чем говорили в академии, и, оставшись один, старался разложить по местам добытое им… И пойду также по стопам рабби Йосе: все, что он говорил, было обосновано и аргументировано так, что находились мудрецы, которые говорили, что надо прислушиваться к его мнению, даже если оно противоречит мнению большинства мудрецов…» Огромный путь, долгий и тяжкий. Я был рад, что у меня есть верная подруга, с которой можно идти рука об руку по этому тяжелому пути. Мы договорились, что она приедет в Одессу на пасхальные каникулы и мы будем планировать наше совместное будущее. Вместе с тем меня не оставляла мысль об экзаменах на аттестат. Как знать, может, стоит совершить еще одну попытку сдать экзамены, еще раз испытать судьбу. Я спросил совета у моего знакомого адвоката, который работал в конторе Сияльского, и тот посоветовал мне уехать из Полтавы. Лишь в апреле пришел ответ: подробный совет, как можно избежать запроса в полтавскую полицию и как надо указывать свое место жительства… Тем временем я пропустил срок подачи, и мое заявление не приняли.

Сразу после приезда в Одессу я решил найти Элиэзера Шейна: вдруг он в Одессе? В России в больших городах были «адресные столы» под эгидой полиции и городской управы. В них были собраны адреса всех жителей. За умеренную плату можно было получить адрес любого гражданина. Итак, я выяснил, что Элиэзер Шейн действительно живет в Одессе, и спустя всего полчаса я уже был у него.

Он очень сильно удивился. Батья Лившиц тоже была в Одессе. С их помощью и с помощью их друзей мне удалось найти неплохую комнату недалеко от них. Я рассказал Шейну о своих учебных планах. Он одобрил их, несмотря на то, что у него были большие сомнения в целесообразности такой интенсивной подготовки. По его мнению, наше положение было несравненно хуже, нежели описанное Йехудой-Лейбом Гордоном в стихотворении «Для кого я тружусь?». Не «сыновья, идущие нам вослед», движутся вперед и удаляются от нас – наши братья, люди нашего поколения, и даже мы сами удаляемся от себя. Главная опасность в том, что национальная отчужденность растет и ширится среди народных масс. Шейн полагал, что мы должны сделать некий шаг, чтобы приблизить народные массы к нашему духовному наследию – к Танаху. Он решил издать Танах на идише, в современном переводе, с историческим экскурсом. Танах должен выйти в красивых томах, которые привлекут читателя. Он даже заручился принципиальным согласием одного виленского издателя… По его мнению, имело смысл начать с книги Амоса, первого из «письменных пророков»… Он предложил мне поучаствовать в переводе и написать предисловие: «Эта работа во многом в русле твоих учебных планов». И он категорически рекомендует принять участие в этом предприятии. Я согласился участвовать вместе с Шейном в переводе Танаха, но не отказался от своих планов, ни от большого, ни от малых, а решил сочетать их. Участие в переводе Танаха будет сочетаться с изучением древней еврейской истории, штудирование литературы Гаскалы – с освоением новой истории, а «время для Торы» (изучение Мишны и Талмуда, мидрашей и сочинений галахистов) будет сопровождаться изучением классической истории и истории Средневековья. Кроме того, мне нужно было заботиться о хлебе насущном. Мои сбережения были весьма немногочисленны, и их с трудом могло хватить лишь на пару месяцев. У меня имелись определенные литературные планы, которые (я был в этом убежден) должны были принести мне доход. Я собирался опубликовать некоторые свои записи – по истории, по истории литературы и некоторым актуальным вопросам, а также психологические записи с иллюстрациями, развивающие «психологическое учение» о «мысленных взаимодействиях», «запоминании впечатлений» и субъективных и объективных основаниях этих процессов… Поскольку вопрос об экзаменах был окончательно снят с повестки дня, я посвятил две недели посещению библиотек и штудированию библиотечных каталогов: публичной библиотеки, где пять-шесть лет назад я проводил почти все свободное время, библиотеки одесского филиала Общества просвещения евреев {606}и библиотеки Общества взаимного вспомоществования приказчиков-евреев.