Е. Бурденков - Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова

Законченные 60 лет назад, воспоминания И.П. Павлова никогда прежде не публиковались – отчасти потому, что к этому не стремился сам их автор. Самоучка с церковно-приходским образованием, который мечтал, но так и не смог продолжить учебу и получить вузовский диплом, себя он называл «простым деревенским парнем», который «свое место знал и в интеллигенцию не лез». Относительно своих литературных способностей Иван Петрович был настолько самокритичен, что незадолго до смерти, в 1957 г., в письме директору Дома-музея Я.М. Свердлова (ныне Музей истории Екатеринбурга), в фондах которого его «автобиографический очерк» находится и поныне, настаивал на том, чтобы его подлинник сжечь, «ибо рукопись совершенно неудобоварима, и незачем хранить макулатуру». К счастью, сотрудники музея уберегли аутентичный машинописный экземпляр его мемуаров, текст которых и лег в основу настоящей книги. Ее издание приурочено к 110-й годовщине первой русской революции и предстоящему вскоре 100-летию отечественных потрясений 1917 года.

…И сколько нет теперь в живых, тогда веселых, молодых!

Моим любимым друзьям, уфимским большевикам, боевикам

посвящаю свой автобиографический очерк

XX век для нашей страны является героической эпохой. Подобной героики не знало ни одно государство в истории человечества. Мы пережили четыре кровопролитнейших войны! Прошли три революции. Люди нашей страны заслуживают, чтобы последующие поколения знали их героический путь. Огромна заслуга нашей коммунистической партии, которая все это время стояла во главе борьбы за счастье всего человечества. Трудно теперь представить, сколько в этой титанической борьбе было проявлено героизма, отваги! Люди подполья шли на каторгу, в ссылку, на эшафот. Шли на гражданскую войну, на смерть, на муки, во время Великой Отечественной войны шли на неимоверные лишения и на незабываемый подвиг!

Мой друг и соратник по подполью, по боевой партийной работе в Уфе в 1905–1907 годах И.М. Мызгин [2], задумав писать воспоминания, говорил мне: «Это для наших потомков. Когда-нибудь мы будем им нужны». Я тоже так думаю. Сегодня, в эпоху строительства коммунизма, не только ученые и писатели, но и простые люди вспоминают и будут вспоминать о нас, деятелях подполья, чтобы была короче дорога к тем идеалам, за которые мы боролись в продолжении полувека. Кем были эти старые большевики, подпольщики, ленинская «гвардия», положившая начало нашей партии? – спросят они себя. Кто эти отважные люди, как их назвал И.В. Сталин, которые самоотверженно и до конца отдавали свою жизнь партии, которых не останавливала ни свирепая царская реакция, ни лишения? Молодыми людьми они добровольно вступали в боевые дружины, ежедневно подвергали свою жизнь опасности, отрешившись от всего личного, шли на смерть за интересы своего класса, общества в целом. Эти люди подполья твердо понимали, что до социализма им не дожить, что их удел – погибнуть в ссылке, на каторге, в тюрьме, а боевиков, как правило, ждал эшафот. И, действительно, многие из них не дожили до Октябрьской Революции. Из моих друзей и соратников это – Якутов [3], Гузаков Михаил [4], Гузаков Павел [5], Тимофей Шаширин, Василий Мясников [6], Александр Калинин [7], Валентин Лаптев [8]. В начале 1918 года погибли братья Кадомцевы, Иван [9]и Михаил [10].

Сталин говорил, что коммунисты – это люди особого склада, особенно, добавлю я, – коммунисты-боевики. Будущие историки и писатели, несомненно, заинтересуются ими, займутся глубоким и всесторонним изучением их жизни – не по газетным статьям и романам, а по документам, в том числе – по воспоминаниям их самих.

Для того мой автобиографический очерк и написан.

И. Павлов г. Свердловск, 1953–1954 годы

Свой автобиографический очерк начну со своего раннего детства. Хочу описать в нем среду, в которой родился и вырос, дать характеристику своим родителям и ближайшим предкам, благо у крестьян отдаленных пращуров не водилось. Их генеалогия была проста: «раб, сын раба», родословная которых, как правило, пресекалась с их кончиной. Может быть, и это пригодится кому-нибудь.

Итак, родился я 31 декабря 1889 года в семье крестьянина-середняка Петра Евграфовича Павлова и Анны Семеновны Павловой, по девичьей фамилии Мамаевой, проживавших в селе Языкове б[ывшей] Уфимской губернии, ныне Башкирской АССР [11].

Прежде всего, хотелось бы сказать немного о своих ближайших предках. Мои отдаленные предки – крепостные крестьяне, имена которых никто не знал, да и знать не хотел. В нашей семье очень редко и мало говорили о моих дедушке и бабушке по линии отца, поэтому в детстве я о них почти ничего не знал. Когда стал взрослым и вернулся из первой ссылки, расспрашивал мать о дедушке с бабушкой по отцу. Из ее рассказов я узнал следующее. Дедушка Евграф и бабушка были крепостные крестьяне-бедняки. Бабушку звали Марией. У них было два сына и две дочери. По словам матери, бабушка Марья была первой красавицей на все большое село. Высокая, стройная, с большими серыми глазами, волнистыми темно-русыми волосами, с прямым носом, красивым ртом, была хорошо грамотна. Она, говорила мать, мало походила на крестьянку. Жили они с дедушкой душа в душу, он ее не бил, не обижал. По крайней мере, она никогда на него не жаловалась. После рождения четвертого ребенка, девочки, бабушка начала прихварывать и, не успев вырастить детей, умерла. Дедушка Евграф после ее смерти стал пить и, спившись, ушел на Волгу бурлачить. Где-то на Волге он и умер.

Оставшись сиротами, их дети – мой отец Петр, дядя Андрей, тетка Марфа и тетка Анисья, пока были маленькими, ходили собирать милостыньку, чем и кормились, а когда подросли, ушли работать по найму. Отец и дядя – в батраки, а обе тетки – в Уфу в домработницы, или в прислугу, как тогда их называли. Когда я стал взрослым, меня заинтересовало то, что родня ходила по миру, но все были грамотными. В частности, отец мой был потом сельским писарем и довольно грамотно писал. Дядя Андрей и тетка Марфа тоже были грамотны неплохо. Откуда грамотность у нищих, батраков? На мой недоуменный вопрос об этом моя мать отвечала неохотно, что грамоте их учила сама бабушка Марья, а потом ей помогал дьячок. [На вопрос,] где она сама выучилась грамоте и кто платил дьячку за преподавание, мать моя поджимала губы и молчала или, бывало, скажет: «так научилась». При этом добавляла: «Марья своих ребят никогда не била, содержала чисто». Такая таинственность даже у меня взрослого разжигала любопытство, но мать ничего не говорила, отец умер еще в 1901 году, дядя и обе тетки тоже умерли рано, и мне узнать эту тайну так и не пришлось. А сказать мне правду мать почему-то не хотела, и так эта тайна ушла вместе с ней неразгаданной. Иногда мать со вздохом говорила про бабушку Марью: «несчастная она».