Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

Прошу полковые и ротные комитеты помочь в борьбе с теми, у кого мания все разрушать. Дивизионный комитет прошу также сказать по сему поводу свое авторитетное слово.

Командиру 59-го Сибирского стрелкового полка передать на обсуждение полкового комитета вопросы о действиях солдат вверенного ему полка, так как, в случае предъявления убытков штабу корпуса за порчу фруктовых деревьев, таковой ляжет на 59-й Сибирский стрелковый полк, которому придется за все эти убытки уплатить».

14-го июля вышел приказ по Военному ведомству с постановлением Временного правительства, которое решило, наконец, принять чрезвычайные меры для удержания войска от окончательного развала за № 441.

«Объявляю по Военному ведомству постановление Временного правительства от 12-го сего июня и приказываю прочесть его во всех ротах, батареях, эскадронах, сотнях и командах. (По Главному военно-судному управлению).

Военный министр А. Керенский

Приложение:

Постановление Временного правительства

Позорное поведение некоторых войсковых частей, как в тылу, так и на фронте, забывших свой долг перед Родиной, поставив Россию и революцию на край гибели, вынуждает Временное правительство принять чрезвычайные меры для восстановления в рядах армии порядка и дисциплины.

В полном сознании тяжести, лежащей на нем ответственности за судьбы Родины, Временное правительство признает необходимым:

1) Восстановить смертную казнь на время войны для военнослужащих за некоторые тягчайшие преступления;

2) Учредить для немедленного суждения за те же преступления военно-революционные суды из солдат и офицеров.

<���…> [765]

Это постановление возымело должное действие и, на некоторое время, поддержало несколько дисциплину.

Когда выяснилось, что попытки с нашей стороны перейти в наступление успехом не увенчались, оставление моей дивизии в корпусном резерве потеряло смысл, и я получил приказание в ночь с 13 на 14-е июля встать на позицию, сменив двумя полками части 5-й и 168-й дивизий. Таким образом мне предстояло занять опять почти тот же участок, который дивизия занимала до отхода в резерв, штабу же дивизии возвратиться в г. дв. Павлюковщизна. Я был очень этому рад и отдал по сему поводу оперативный приказ за № 45.

<���…>

Отдав этот приказ, я был не вполне спокоен, исполнят ли его полки сразу, не заупрямятся ли они, привыкши ничего не делать в резерве. Если б это случилось, пришлось бы принимать крутые меры. Поэтому накануне выступления я объехал все полки, собирал и беседовал с полковыми комитетами и некоторыми ротными. Всем я объяснял, что нам предстоит впереди, как трудно будет оборонять позицию, что немец с нами теперь как с силой не считается, и что поэтому мы можем ожидать его наступления в любую минуту, что надо быть к этому готовым, говорил также и о предстоящей зиме, что вряд ли мы окончим войну до начала ее, одним словом, никаких иллюзий им не давал.

В результате вышло хорошо, мои откровенные разговоры (стрелки всегда это ценили) возымели благотворное влияние и все полки выступили в назначенные часы. Им пришлось сделать нелегкий переход в 24 версты и прямо, без отдыха, стать на позицию. Все прошло в порядке за исключением небольших недочетов, на которые я и указал в приказе.

<���…>

Как только дивизия стала на позицию, я стал потихоньку подбирать ее, что было всегда легче, когда полки стояли в окопах, а не болтались в резерве. Я ездил по 2–3 раза в неделю в окопы, посещал и резервы, служба налаживалась, на работы и учения выходили исправно. Но какого труда это стоило, сколько напряжения. К тому же физически я стал и уставать больше и не мог уже с прежней неутомимостью делать верхом по несколько десятков верст и ходить много пешком.

На другой день прихода на позицию я приказал батареям выпустить 500 снарядов по самым больным местам немецкой позиции. Сам я отправился на батареи и с наблюдательных пунктов следил за попаданием снарядов. Они ложились довольно хорошо. Один выстрел с мортирной батареи оказался очень удачным. Снаряд попал в землянку, я отчетливо видел, как полетели бревна, кучи песку и среди всего этого хаоса выбежала собака, а за ней несколько немцев побежали в соседний лес. <���…>

На обратном пути, когда я возвращался, со мной произошел несчастный случай, обошедшийся сравнительно благополучно.

Автомобиль мой застрял в болоте, никак мы могли его вытащить, со мной был командир левой артиллерийской группы и начальник связи. Мутовкин – мой верный шофер [768], вновь поступивший ко мне, чтобы вытащить застрявший автомобиль, всунул железный лом между покрышкой и цепями; автомобиль приподняло на лом, и он выскочил из трясины.

Тогда оставалось вытянуть лом, и я стал его вытаскивать, в это время колесо повернулось и меня ломом ударило в переносицу. Искры посыпались у меня из глаз, я ничего в первую минуту не мог сообразить, кровь залила мне все лицо, из левой ноздри кровь лилась как из крана. Кое-как перевязав меня двумя индивидуальными пакетами, кровь удалось остановить, и я направился в Богодуховский перевязочный отряд. Надо было пройти до него 3 версты, автомобиль еще не был в порядке, и пришлось этот путь сделать пешком. Там меня обмыли, перевязали, оказалось, что переносица, к счастью, не была сломана, а только надтреснута. В течении недели у меня все зажило, остался только небольшой знак на носу и краснота в левом глазу держалась довольно долго.

В дивизии и у соседей распространился слух, что меня ранили и в течении двух дней не переставали справляться по телефону, спрашивая, что со мной случилось.

После того, что я в первый день занятия нами позиции предпослал немцам 500 снарядов, они стали ежедневно засыпать наши окопы и расположения резервов 6-ти дюймовыми снарядами и мои части стали нести потери. Я не оставался в долгу и, благодаря тому, что снарядов было много, не жалел их. Вообще было заметно, что немцы стали проявлять большую активность и деятельность, так что приходилось быть настороже. Приказав в каждом батальоне дивизионного резерва иметь одну роту как дежурную всегда в полном боевом снаряжении, а в полку корпусного резерва – батальон, я в дополнение к этому отдал приказ за № 47 от 20 июля. <���…>

На другое утро в 5 часов я был разбужен пронзительно резким звуком орудийного выстрела, звук этот был для меня совершенно не знаком, и я не мог себе отдать отчета, кто и откуда стреляет.