Владимир Джунковский - Воспоминания (1915–1917). Том 3

Пулеметы Кольта были выдвинуты вперед для разрушения части проволочных заграждений, также и для стрельбы по пулеметным гнездам противника. Вследствие больших потерь, а главное – отхода соседнего батальона 26-го Сибирского полка пришлось приостановить наступление, т. к. я не имел уже поддержки справа. С 26-м же полком чужой дивизии я ничего сделать не мог, люди там дрогнули, часть людей стала перебегать к немцам и сдаваться, другая отхлынула. Подпоручик 32-го полка Люкшин [361], командуя пулеметами, открыл огонь по стрелкам 26-го полка, перебегавшим к немцам, но не успел он сделать двух залпов, как был убит предательским выстрелом в спину.

Положение становилось критическим, в передних батальонах 32-го полка потери доходили до 20 %, в некоторых же ротах оставалось не более 30 стрелков. Я обратился к начальнику дивизии с просьбой подготовить дальнейшее наступление артиллерийским огнем по тылу противника, дабы заставить его прекратить огонь. Сам я не мог распорядиться этим, т. к. в моем распоряжении было всего три батареи, вся остальная артиллерия была подчинена групповым начальникам. Это было одним из крупных недочетов этой операции. В то время, когда я обратился к начальнику дивизии, положение было следующее: большая часть, оставшихся в живых 1-го батальона лежала впереди проволоки, а некоторые даже под самым бруствером.

Было заметно, что когда наша артиллерия стреляла, и стреляла с успехом, то немцы оставляли наших в покое, но как только наша артиллерия замолкала – немцы начинали поражать наших. Я считал, что дальнейшая атака возможна, если бы 7-я Сибирская дивизия помогла своим 2-м полком, одним же нам идти в атаку, не имея поддержки справа, было безумием, мы погибли бы от перекрестного огня. Это я и донес начальнику дивизии, сообщив, что я решил пока закрепиться в том положении, в каком очутился после отхода 26-го полка, но для того, чтобы немцы не выбили бы моих поодиночке, необходим сильный непрерывный артиллерийский огонь, сможет ли наша тяжелая артиллерия вести таковой?

Одновременно с этим я принимал все меры, чтобы связаться с 26-м полком, что мне и удалось к 12 часам дня 13 марта. Командир этого полка сообщил мне, что правофланговому его батальону удалось проделать в проволоке несколько узких проходов, через которые можно бы провести стрелков, но не более роты, и потому атаковать через них он считает невозможным, на левом же фланге, где у него отхлынул батальон, проволочные заграждения остались целы, прорезать их он не мог. В течение дня выяснилось, что немцы стали стрелять разрывными пулями.

Было обидно отступать, части моего 32-го полка и расположенный уступами слева 30-й полк для поддержки 32-го рвались в бой, настроение среди них, несмотря на потери, было приподнятое, я решил с наступлением темноты пойти в атаку, назначив ее в 8 час. вечера, надеясь неожиданным нападениям занять «Фердинандов Нос» даже без помощи 26-го полкаа.

Увы! Мне это не удалось – я получил приказание от начальника дивизии отойти назад и занять положение, с которого полки выступили утром. Наблюдавшийся подъем и повышенное настроение сразу упали. Отходить было очень трудно, стрелки несли большие потери, многих раненых пришлось оставить на поле сражения. К 11 часам вечера измученные стрелки в подавленном настроении заняли позицию, с которой вышли утром. Я очень опасался, как бы немцы нам не устроили какой-либо пакости, убедясь в нашей слабости, и потому просил оставить мне батальон 31-го полка до утра следующего дня в качестве резерва, чтобы помочь в случае чего измученным полкам 32-му и 30-му.

Но начальник дивизии не разрешил и приказал направить его в место расположения штаба полка в его распоряжение. Таким образом, я остался со своими остатками 32-го полка и 30-м полком, которые только в 12 ночи получили за весь день первый раз горячую пищу. С тяжелым чувством вышел я проводить уходивший батальон 31-го полка, который сам неохотно шел в дивизионный резерв. Темень была непроглядная, было как-то жутко различать в этой мгле отдельные силуэты стрелков, пробивавшихся в тыл по узкой гати, чуть ли не поодиночке.

Вернувшись к себе в блиндаж далеко не в восторженном настроении, мне казалось, что все пропало и ни о каком наступлении больше и речи быть не может. Я застал моего ординарца – в этот день прапорщика Редько – спавшего сладким сном в блиндаже, мне стало жаль этого совсем юношу и, не зная, что ожидает еще ночью и на другой день, не желая подвергать его опасности, я разбудил его и послал его в штаб дивизии с донесением. Таким образом, я остался даже без ординарца.

Выпив чаю и поговорив с Костяевым, командиром 32-го полка, я устроился на своем стуле поудобнее на ночь, надеясь подремать. Устал я страшно за этот день, тишина кругом была необычайная, ни одного выстрела слышно не было, и мы подумали с Костяевым, что и немцы переутомились за этот день и потому вряд ли нас побеспокоят. Разведчики доносили нам, что противник закрепляется на своих позициях, усиливает и подчиняет попорченные и изрезанные проволочные заграждения, а мелкие партии противника выходят по временам из окопов с целью захватить наших еще не убранных раненных, но каждый раз они их отгоняют огнем.

Казалось, все это не предвещало ночной тревоги, и я скоро задремал. Я был разбужен сильным орудийным огнем, сначала я подумал, что это обычный обстрел госп. дв. Стаховцы, но огонь становился все сильнее, я разбудил командира полка, мы вышли наружу, и сразу стало ясно, что это не простая стрельба, а подготовка к атаке со стороны немцев, которые развили огонь до крайних пределов. Было еще темно, но от разлетевшихся снарядов весь участок был освещен как днем, снаряды рвались ежесекундно. Трудно было очень ориентироваться, в 3 час. 30 мин. утра позвонил командир 30-го полка Изюмов, докладывая, что полк его тает, потери огромные и он просит помощь в два батальона, ждет атаки немцев. Я тотчас позвонил начальнику дивизии, прося подкрепления, после чего вся связь была порвана, телефонисты, посланные для восстановления, большей частью были убиты. Пришлось пользоваться летучей почтой, но и многих из них постигла та же участь.

Один случай произвел на меня жуткое впечатление. Я стоял около блиндажа, пропуская мимо себя батальон резерва, подбадривая и благословляя людей, которые шли по ходу сообщения, а я стоял над ними. Кругом был сплошной ад от разрывавшихся снарядов и свиста пуль. В это время ко мне подошел посыльный летучей почты и подал донесение. Прочитав его и написав ответ я, не оборачиваясь, протянул руку, чтобы отдать конверт, но никто его не взял, я обернулся – посыльный лежит на земле, шальная пуля убила его наповал, за шумом разрыва снарядов я даже не слышал, как он упал.