Жан-Жак Руссо - Исповедь

Вот объяснение первого упрека в письме Дидро (№ 33). Объяснение второго упрека содержится в его письме № 34:

«Книжник (это было шутливое прозвище, данное Гриммом сыну г-жи д’Эпине), наверное, писал вам, что на валу было двадцать нищих, погибавших от голода и холода и ожидавших лиара, который вы им обычно давали. Вот образец нашей болтовни, и если бы вы слышали остальное, она позабавила бы вас не меньше».

А вот ответ на этот страшный аргумент, которым Дидро, видимо, весьма гордился:

«Я, кажется, уже ответил Книжнику, то есть сыну откупщика, что не жалею ожидающих моего лиара бедняков, которых он видел на валу; что он, вероятно, щедро вознаградил их; что я назначаю его своим заместителем; что парижским беднякам не придется жаловаться на эту замену; что мне нелегко будет найти столь же подходящую замену для бедных в Монморанси, кои гораздо больше в ней нуждаются. Здесь есть добрый и почтенный старик, который, проведя всю жизнь в труде и больше к нему не способный, на старости лет умирает с голоду. Совесть моя испытывает больше удовлетворения от того, что я каждый понедельник даю ему два су, чем от милостыни оборванцам на валу, даже если б я роздал им сто лиаров. Как вы забавны, философ: вы смотрите на городских жителей, как на единственных людей, по отношению к которым у вас есть обязанности. Между тем только в деревне научаешься любить человечество и служить ему: в городах учишься только презирать его».

Таковы были странные соображения, на основании которых умный человек имел глупость серьезно вменять мне в преступление мое добровольное удаление из Парижа и намеревался доказать мне на моем собственном примере, что нельзя жить вне столицы, не будучи дурным человеком. Мне непонятно теперь, как мог я отвечать ему и сердиться, вместо того чтобы попросту рассмеяться ему в лицо. Тем не менее решения г-жи д’Эпине и вопли, поднятые гольбаховским лагерем, так подкупили умы в его пользу, что большинство считало меня неправым в этом деле и что г-жа д’Удето, восторженная поклонница Дидро, пожелала даже, чтоб я поехал к нему в Париж и сделал первые шаги к примирению; оно было полным и искренним с моей стороны, но оказалось очень непродолжительным. Г-жа д’Удето прибегла к аргументу, победившему мое сердце, указав на то, что Дидро несчастен. Помимо бури, разразившейся против «Энциклопедии» {353} 353 Помимо бури, разразившейся против « Энциклопедии » … – Намек на запрещение «Энциклопедии» в 1759 г. Издание «Энциклопедии» в семнадцати томах было все же закончено в 1765 г. , ему пришлось тогда вынести другую, очень сильную, – по поводу сюжета его пьесы: несмотря на предпосланное пояснение, говорили, что он взят целиком у Гольдони {354} 354 …говорили, что он взят… у Гольдони… – В предисловии к пьесе «Побочный сын» (1757) Дидро указывал, что сюжет взят им из действительной жизни; тем не менее его упрекали в том, что сюжет этот заимствован из комедии итальянского комедиографа Гольдони «Настоящий друг». . Дидро, еще более чувствительный к критике, чем Вольтер, был этим подавлен. У г-жи де Графиньи даже хватило злости распустить слух, будто я порвал с ним из-за этого. Мне казалось, что справедливость и великодушие требуют, чтобы я публично доказал противное. Я отправился в Париж и не только провел два дня с Дидро, но и жил у него. С тех пор как я поселился в Эрмитаже, это было мое второе путешествие в Париж. Первое я совершил, поспешив на помощь бедному Гофкуру, когда у него был удар, от которого он никогда вполне не оправился, и во все время болезни Гофкура я не отходил от его постели, пока не миновала опасность.

Дидро принял меня хорошо. Сколько обид может загладить объятье друга! Какие следы их могут после этого остаться в сердце? Объяснений было у нас немного. В них нет нужды, когда обвинения взаимны. Нужно сделать только одно – предать их забвенью. Он не вел против меня подкопов, – по крайней мере я о них не знал; положение было иное, чем с г-жой д’Эпине. Он показал мне план «Отца семейства». «Вот лучшая защита «Побочного сына», – сказал я ему. – Храните молчание, тщательно отделайте эту пьесу и потом вместо всякого ответа киньте ее сразу в лицо своим врагам». Он так и сделал и остался доволен. Месяцев за шесть до этой встречи я послал ему две первые части «Юлии», чтобы узнать его мнение. Он еще не читал их. Мы прочли вместе одну тетрадь. Он сказал, что все это «листки» – это было его выражение, – то есть нашел, что они многословны и напыщенны. Я и сам это чувствовал, но это была болтовня в бреду; я никогда уж не мог исправить ее. Последние части не такие. Особенно четвертая и шестая – они представляют образец слога.

На другой день после моего приезда он непременно захотел повести меня ужинать к Гольбаху. Расчеты между нами были далеко не в порядке; я даже хотел разорвать соглашение относительно рукописи по химии, так как меня приводила в негодование мысль быть чем-нибудь обязанным этому человеку. Дидро одержал верх. Он поклялся, что Гольбах любит меня всем сердцем, что нужно простить ему тон, который он принимает со всеми и от которого его друзьям приходится страдать больше других. Он стал доказывать, что отказаться от дохода с этой рукописи, после того как я за два года перед тем принял его, значило нанести Гольбаху незаслуженное оскорбление, и этот отказ можно было бы даже истолковать в дурную сторону, как скрытый упрек за такое долгое ожидание сделки. «Я вижу Гольбаха каждый день, – прибавил он, – и лучше вас знаю его душевное состояние. Если б вы не имели основания быть им довольны, неужели вы думаете, что ваш друг был бы способен советовать вам пойти на низость?» Короче говоря, с обычной своей уступчивостью я дал себя уговорить, и мы отправились ужинать к барону. Он принял меня, как всегда, но жена его была со мной холодна, почти неучтива. Я не узнал любезной Каролины, до своего замужества проявлявшей ко мне большую благосклонность. Но мне уже давно казалось, что, с тех пор как Гримм стал посещать семейство д’Эн, ко мне там стали относиться не столь приязненно, как прежде.

Когда я был в Париже, туда приехал из армии Сен-Ламбер {355} 355 …приехал из армии Сен-Ламбер. – Сен-Ламбер участвовал в то время в Семилетней войне, происходившей между Пруссией, с одной стороны, и Францией, Австрией и Россией, с другой. Французская армия находилась в Германии. . Я ничего об этом не знал и увидел его только после своего возвращения в деревню, – сперва в Шевретте, потом в Эрмитаже, куда он пришел вместе с г-жой д’Удето, чтобы пригласить меня обедать. Можно себе представить, с каким удовольствием я принял их! Но еще большее удовольствие доставило мне их доброе согласие. Довольный тем, что не нарушил их счастья, я сам был счастлив от этого, и могу поклясться, что в период моей безумной страсти, и даже в тот момент, когда я мог отнять у него г-жу д’Удето, я не хотел и не испытывал никакого искушения сделать это. Я находил, что она прелестна, любя Сен-Ламбера, и не мог представить себе, чтобы она была такой же, любя меня самого; нисколько не желая нарушать их союз, я на самом деле домогался в своем бреду только того, чтоб она позволила мне любить себя. Наконец, какой бы сильной страстью я к ней ни пылал, я находил, что быть поверенным ее любви для меня не менее сладостно, чем быть ею любимым, и ни одной минуты я не смотрел на ее возлюбленного, как на своего соперника, а всегда как на своего друга. Скажут, что это тоже не была любовь, – пусть, но в таком случае это было чем-то большим.