Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

Мы съели так много бобов и фасоли, что я их больше видеть не могу. Стоит мне только о них подумать, как меня уже тошнит.

Вечернюю выдачу хлеба совсем отменили.

Только что папочка сказал, что у него плохое настроение. У него снова такие грустные глазки, бедный мой папочка!

Я просто не могу оторваться от семейного романа «Стук в дверь» Ины Будье-Баккер. Книга необычайно хорошо написана, правда, что касается войны, писателей или женской эмансипации, не так хорошо, но, откровенно говоря, это меня мало интересует.

Ужасные налеты бомбардировщиков на Германию. Менеер Ван Даан в плохом настроении. Повод: недостаток курева.

Дискуссия насчет того, съесть или не съесть консервы, решена в пользу нашей стороны.

Мне не лезут больше ни одни ботинки, кроме высоких лыжных, в которых ходить по дому страшно неудобно. Пара соломенных сандалий за 6.50 гульденов продержалась всего неделю, после чего они отказались служить. Может быть, Мип раздобудет что-нибудь на черном рынке. Мне надо еще подстричь папе волосы. Пим уверяет, что никогда не будет после войны ходить к другому парикмахеру – так хорошо я выполняю эту работу. Если б только я не так часто прихватывала его ухо!

Милая моя Китти!

Турция вступила в войну. Все в большом волнении. С нетерпением ждем сообщений по радио.

Милая Китти!

Уже через час последовало разочарование и рассеяло радость. Турция еще не вступила в войну. Их министр говорил только о скором отказе от нейтралитета. На Даме [17]стоял продавец газет и кричал: «Турция на стороне Англии!» Газеты шли нарасхват. Таким образом радостный слух дошел и до нас.

Кредитки в тысячу гульденов объявлены недействительными. Это настоящая петля для спекулянтов и им подобных, но еще больше для тех, кто скрывается или у кого есть «черные» деньги. Если хочешь обменять тысячегульденовую купюру, надо точно объяснить и предъявить доказательства – откуда ты ее взял. Пока что еще можно ими платить налоги, но и это только до следующей недели. Купюры в пятьсот гульденов будут аннулированы одновременно. У «Хис и Ко» были еще «черные» тысячегульденовые купюры, они оплатили налоги на долгое время вперед, таким образом все сошло.

Дюссел получил педальную бормашинку, и скоро наступит моя очередь серьезного осмотра.

Дюссел ужасно непослушен в соблюдении правил для нелегалов. Он не только пишет письма своей жене, но и состоит в любезной переписке с различными другими людьми. Он заставляет Марго, учительницу голландского в Убежище, исправлять эти письма. Папа строго запретил ему продолжать это дело. Исправления Марго прекратились, но я думаю, что он в скором времени снова начнет писать.

Фюрер всех немцев выступал перед ранеными солдатами. Это было грустно слушать. Вопросы и ответы следовали примерно таким образом:

– Меня зовут Генрих Шеппель.

– Где ранен?

– Под Сталинградом.

– Какие ранения?

– Отморожены две ступни и перелом сустава левой руки.

Так, дословно, радио передавало нам этот отвратительный марионеточный театр. Казалось, будто раненые гордятся своими увечьями, чем больше, тем лучше. А один от волнения, что он мог подать фюреру руку (в том случае, если она у него еще была), слова почти не мог вымолвить!

Я уронила душистое мыло Дюссела на пол. Я наступила на него, и теперь целый кусок выдавлен. Я уже попросила заранее у папы возместить ему ущерб, тем более что Дюссел получает не более одного куска мыла в месяц.

Милая Китти!

Вчера вечером мама, папа, Марго и я мирно сидели друг с другом, как вдруг вошел Петер и стал что-то шептать папе на ухо. Я услышала что-то вроде «на складе упала бочка» и «кто-то трясет дверь».

Марго тоже так поняла, но пыталась меня немного успокоить, потому что я, конечно, побелела как мел и ужасно нервничала. Мы втроем ждали; между тем папа ушел с Петером вниз. Не прошло и двух минут, как явилась мефрау Ван Даан, которая внизу слушала радио, она рассказала, что Пим попросил ее выключить приемник и потихоньку уйти наверх. Но когда хочешь ступать очень тихо, то ступеньки старой лестницы как раз скрипят вдвое громче. Прошло еще пять минут, пока пришли Петер и Пим, оба бледные до кончика носа, и рассказали нам о своих приключениях.

Они сели внизу у лестницы и стали ждать, безрезультатно. Но вдруг, представь себе, услыхали два громких удара, как будто здесь в доме хлопнули две двери. Пим одним прыжком оказался наверху. Петер предупредил Дюссела, который после долгой возни и шуршания наконец тоже появился наверху. Тут мы все в одних чулках поднялись этажом выше к Ван Даанам. Менеер был страшно простужен и уже лежал в постели, так что мы все собрались вокруг его ложа и шепотом делились своими подозрениями. Всякий раз, когда менеер сильно кашлял, я и мефрау думали, что нас хватит удар от страха. Это продолжалось до тех пор, пока кому-то из нас не пришла в голову блестящая идея дать ему кодеин. Кашель тут же успокоился.

Мы снова ждали и ждали, но больше ничего не было слышно, и тогда мы все предположили, что воры, услыхав шаги в доме, обычно таком тихом, дали деру. К несчастью, радиоприемник внизу был все еще настроен на английскую станцию, да и вокруг него были аккуратно расставлены стулья. Если дверь взломана и это заметит противовоздушная оборона и предупредит полицию, то последствия могут быть весьма неприятные. Так что менеер Ван Даан встал, надел брюки, пальто, шляпу и следом за папой очень осторожно спустился по лестнице, за ним – Петер, который на всякий случай вооружился тяжелым молотком. Дамы наверху (в том числе и мы с Марго) ждали в тревоге, пока через пять минут господа не появились наверху и не рассказали, что в доме все тихо. Было договорено, что мы не будем ни открывать кран, ни спускать воду в уборной, но так как от волнения почти у всех жителей дома прихватило желудки, то ты можешь себе представить, какая там стояла вонь, когда мы все друг за дружкой сделали свое дело.

Но, как говорится, беда никогда не приходит одна. Так и теперь. Номер 1 было то, что часы на Вестерторен не играли, а ведь это меня обычно так успокаивало. Номер 2 было то, что менеер Фоскёйл вчера вечером ушел раньше и мы не знали точно, удалось ли Беп завладеть ключом и не забыла ли она запереть дверь.

Но сейчас это было не так важно, все еще был вечер, и мы оставались в неизвестности, хотя все же немного пришли в себя, так как примерно с четверти девятого, когда в наш дом забрался вор, до половины одиннадцатого больше ничего не слышали. Так что при ближайшем рассмотрении нам показалось маловероятным, чтобы вор взломал дверь так рано вечером, когда на улице еще могут быть прохожие. Кроме того, одному из нас пришло в голову, что, вполне возможно, мастер на соседнем складе фирмы «Кех» еще работал, а ведь, находясь в состоянии тревоги и при наших тонких стенках, можно запросто ошибиться в звуках, да еще и воображение в подобных рискованных случаях играет часто немаловажную роль.