Анна Франк - Убежище. Дневник в письмах

– Ну что за вздор! Представляю, как наши дамы плывут, а крысы кусают их за ноги! (Это, конечно, сказал кто-то из мужчин. Посмотрим, кто будет громче всех визжать!)

– Мы не сможем выбраться из дома, наш склад дышит на ладан, под напором воды он наверняка обрушится.

– Послушайте, ребята, шутки в сторону, надо достать лодку.

– Зачем? Я предложу кое-что получше. Каждый сядет в ящик из-под молочного сахара, они хранятся на чердаке в передней части дома, и будет грести деревянным половником.

– Я пойду на ходулях, в молодости у меня это получалось «primissimo» [36].

– Яну Хису ходули не понадобятся, а свою жену он посадит на спину, так что у Мип уж точно будут ходули.

Теперь, Кит, ты представляешь себе, что у нас происходит. Мы изощряемся в остроумии, но на самом деле все будет вовсе не смешно. Теперь на очереди второй вопрос. Что делать, если немцы решат эвакуировать Амстердам?

– Замаскироваться получше и уйти вместе со всеми.

– Ни в коем случае не выходить на улицу! Непременно пересидеть здесь! С немцев станется гнать все население до самой Германии, где людей ждет верная смерть.

– Да, конечно, пересидим здесь. Здесь самое безопасное место. Уговорим Клеймана переселиться сюда со всей семьей. Достанем мешок древесной ваты, чтобы спать на полу. Пусть Мип и Клейман уже сейчас принесут одеяла. У нас есть тридцать кило зерна, надо заказать еще. Пусть Ян достанет еще бобовых, сейчас у нас в запасе примерно тридцать кило фасоли и пять – гороха. И еще пятьдесят банок овощных консервов.

– Мать, перечисли, какие еще у нас есть продукты в запасе.

– Десять банок рыбных консервов, сорок банок молока, десять кило сухого молока, три бутыли растительного масла, четыре банки консервированного сливочного масла, четыре банки консервированного мяса, две оплетенные бутыли земляники, две бутыли консервированного компота, из малины и смородины, двадцать бутылок томатного сока, пять кило геркулеса, четыре кило риса, вот и все.

С запасом продуктов у нас все в порядке, но если учесть, что мы еще должны кормить гостей и что он расходуется ежедневно, то не так уж он огромен, как кажется на первый взгляд. Угля и дров в доме достаточно, свечей тоже.

– Давайте все сошьем себе нагрудные мешочки, в случае необходимости мы положим туда деньги.

– Надо составить списки, что нужно взять с собой в первую очередь, и уже сейчас упаковать рюкзаки.

– Когда они высадятся, мы установим постоянные дежурства на двух наблюдательных пунктах – на чердаке в Переднем доме и в Заднем.

– Скажи, что мы будем делать с нашей кучей продуктов, если не будет воды, газа и электричества?

– Придется готовить в печке. Воду будем фильтровать и кипятить. Вымоем большие оплетенные бутыли и в них будем хранить воду. Еще можно запасать воду в трех стерилизационных котлах и в корыте.

– У нас в кладовке для пряностей еще стоит полтора мюида [37]зимнего картофеля.

Такие беседы я слышу целыми днями, у нас теперь только и разговору что о высадке союзников. Постоянные темы для обсуждения – голод, смерть, бомбы, огнетушители, спальные мешки, еврейские документы, ядовитые газы и так далее, и так далее. Не слишком веселые разговорчики. Сейчас я перескажу тебе беседу наших господ с Яном, это хороший пример того, как они нас стращают.

Убежище: Мы опасаемся, что немцы при отступлении заберут с собой всех жителей города.

Ян: Это невозможно, у них на это не хватит поездов.

Убежище: Какие там поезда! Уж не думаете ли вы, что они предоставят гражданам купейные места? Как же, держи карман! Придется передвигаться на своих двоих. («Per pedes apostolorum» [38], – всегда добавляет Дюссел.)

Ян: Да быть такого не может, вы видите все в слишком уж черном свете. Какой им смысл тащить с собой всех жителей города?

Убежище: Разве вы не знаете, что сказал Геббельс: мол, если нам придется отступать, мы очень громко хлопнем дверью на прощанье.

Ян: Мало ли что они говорят.

Убежище: По-вашему, немцы слишком человеколюбивы и благородны для такого поступка? Они будут рассуждать так: уж если нам погибать, пусть вместе с нами погибнут все, кто в нашей власти.

Ян: Говорите, что хотите, я считаю это невероятным.

Убежище: Повторяется старая история: никто не хочет верить в опасность, пока она не коснется его лично.

Ян: Да вы ведь ничего определенного и не знаете. Это все ваши домыслы.

Убежище: Но ведь мы-то уже пережили все это, сначала в Германии, потом здесь. А посмотрите, что творится в России.

Ян: Не будем сейчас говорить о евреях. Я думаю, никто не знает, что на самом деле происходит в России. Англичане и русские так же, как и немцы, преувеличивают в пропагандистских целях.

Убежище: Ну что вы, английское радио всегда говорит правду. Но пусть даже сообщения преувеличены на десять процентов, все равно факты сами по себе вопиющие, вы же не станете отрицать, что в Польше и России, не задумываясь, убивают и травят газом миллионы мирных жителей.

Не буду больше действовать тебе на нервы, пересказывая наши разговоры. Я спокойна и не поддаюсь общей панике. Я уже дошла до того, что мне почти все равно, умру я или останусь в живых. Земля будет вертеться и без меня, а сопротивляться всем этим ужасам я все равно не могу. Будь что будет, а мое дело – учиться и надеяться, что все кончится хорошо.

Дорогая Китти!

Не могу тебе описать, в каком я состоянии. Настроение меняется поминутно – хочется то тишины и покоя, то веселья. Смеяться по-настоящему, до упаду, мы здесь отвыкли.

Правда, сегодня утром мне попала в рот смешинка, ну знаешь, тот самый «смех без причины – признак дурачины», какой нападал, бывало, в школе. Мы с Марго сидели и хихикали, как и положено девочкам-подросткам. Вчера вечером я опять не поладила с мамой. Дело было так. Марго ложилась спать, укрылась своим шерстяным одеялом, и вдруг как вскочит, и уставилась на одеяло. И что же – оказалось, там булавка. Это мама пришивала к одеялу заплату. Папа многозначительно покачал головой и посетовал на мамину неаккуратность. Вскоре мама пришла из ванной, и я сказала как бы в шутку: «Ты у нас настоящая Rabenmutter [39]».

Она, конечно, спросила почему, и мы рассказали ей про булавку. Она тут же приняла гордый вид и отчитала меня:

– Насчет неаккуратности ты бы уж помолчала, когда ты шьешь, весь пол засыпан булавками. И посмотри, вот валяется маникюрный набор, ты никогда не кладешь его на место.

Я возразила, что не брала маникюрный набор, и тут вмешалась Марго, это она, оказывается, была виновата.

Мама продолжала шпынять меня за неаккуратность, пока я не дошла до точки и не взорвалась:

– Про твою неаккуратность говорила вовсе не я! И вообще, в чем бы кто ни провинился, а достается всегда мне!