Леонид Аринштейн - Петух в аквариуме – 2, или Как я провел XX век. Новеллы и воспоминания

– Пойдемте, я Вас представлю начальнику Академии. Только я Вам не советую иронизировать там по поводу наград и вообще.

Я понял, что на работу меня берут.

Он позвонил адъютанту узнать, на месте ли начальник, и уже совсем другим тоном заговорил:

– Начальник Академии был не очень доволен Вашим предшественником. На прошлой неделе он его уволил. Начинать учебный год с некомплектом (ни до, ни после я такого слова не слышал) в звене начальников кафедр – это серьезно… (Он явно хотел сказать: «Это серьезное упущение», – но спохватился и сократил фразу.)

– Кандидатов кроме Вас у нас нет, – продолжал раскрывать карты Жеребин, – так что задача у Вас простая: не слишком не понравиться начальнику Академии.

– Спасибо, товарищ генерал, – сказал я. – Иронизировать не буду.

Начальник Академии генерал-полковник Петр Григорьевич Шафранов тоже был Героем Советского Союза…

Это был пожилой, грузный, с виду не очень здоровый человек. Он принял меня, как если бы мы были знакомы уже двадцать лет и всё это время были хорошими друзьями. Он не стал смотреть мои документы, задал несколько незначащих вопросов: хорошо ли я доехал, идет ли в Ленинграде дождь, – и сразу же перешел к ознакомительной беседе о том, что это за Академия и что мне предстоит сделать для ее процветания. Если бы кто-то услышал его речь со стороны, наверняка подумал бы, что кафедра иностранных языков – главная в Академии и нет сейчас более важной задачи, чем укомплектовать эту кафедру достойным руководителем.

Не прошло и получаса, как ему принесли на подпись приказ о моем назначении «начальником кафедры № 8». Кафедры в Академии, вероятно, в целях конспирации, назывались по их порядковому номеру. Кафедра иностранных языков была № 8, потом она стала № 9, а через десяток лет, когда я увольнялся из Академии, она стала уже № 14. Как видно из этой нумерации, кафедр было немного, и начальники кафедр были в большой чести.

Вскоре Шафранов ввел меня в Совет Академии, куда входил он сам, его замы и начальники всех факультетов и кафедр. Всего восемь или девять генералов, шесть полковников и я.

На Совете генералы спорили, является ли военное дело в двадцатом веке искусством или уже наукой; или какие средства ПВО необходимы, чтобы прикрыть от воздушного нападения столичный мегаполис под кодовым наименованием «М».

В существе дела я в подавляющем большинстве случаев не разбирался, тихо сидел и смотрел сквозь широкое оконное стекло на синее небо. Вот уж когда я поистине чувствовал себя петухом в аквариуме!

Уже в первые недели работы в Академии я имел возможность убедиться, что Шафранов определенно обладал недюженным умом, уравновешенным и, пожалуй, даже добрым нравом. Ко мне он относился очень хорошо и приглашал к себе довольно часто. Он любил рассматривать американские военные журналы, которые ему пачками доставляли из разведуправления. Иногда он показывал мне какую-нибудь статью, просил прочитать на досуге и пересказать. Интересовало его главным образом, что американцы пишут о наших самолетах и ракетах. Каждый раз, когда я пересказывал ему американские данные о скоростях самолетов, дальности полета ракет и т. п., он доверительно комментировал:

– Всё это неверно. Ничего американцы не знают. Наши их нарочно запутывают.

Я этому не очень верил, но понимающе кивал головой.

Как-то он вызвал меня и после пространного вступления о том, с какими трудностями наши разведчики добывают ценные военные сведения, приступил к делу.

– Вот генерал Кольцов (тогда начальник разведки войск ПВО страны) прислал мне один документ. – Он вынул из сейфа толстую пачку каких-то фотокопий. – Это касается американского зенитно-ракетного комплекса «Найк-Аякс» [24]. Всё это на итальянском языке. У Кольцова нет переводчиков, обладающих допуском к такой степени секретности, чтобы показать им этот материал. Он знает, что у Вас форма один [25]. И он просил меня помочь ему – перевести это на русский язык. Вы сможете это сделать?

Он протянут мне фотокопии. Это было наставление по боевому применению комплекса «Найк-Аякс». Текст был для меня несложен. Специфические термины, – а они практически одинаковы во всех европейских языках, – мне уже многократно встречались в английских текстах. К тому же я достаточно знал латынь и французский, чтобы ориентироваться в итальянском тексте, и в студенческие годы даже пытался читать Данте. Но заниматься переводом этой груды фотокопий мне никак не улыбалось.

– Но, товарищ генерал! Ведь на нашей кафедре не преподается итальянский язык. У нас только английский, немецкий и французский, – попробовал я отвести от себя малоприятное занятие.

Шафранов направил на меня свой указательный палец и произнес:

– Вы начальник кафедры иностранных языков?

– Так точно, товарищ генерал.

– Это, – он перевел указательный палец на фотокопии, – иностранный язык?

Я молча кивнул, прекрасно видя, куда он гнет, хотя не хуже меня понимает, что всякая селедка – рыба, но не всякая рыба – селедка.

– Приступайте. Сколько Вам понадобиться времени на перевод?

Было ясно, что мне не отвертеться, и я решил выторговать хоть что-нибудь.

– Мне понадобится итало-русский словарь, которого здесь нет и за которым придется ехать в Москву. Надо будет достать учебник итальянского языка. И, понятно, время на перевод. Месяца за полтора постараюсь справиться.

– Даю Вам три недели с освобождением от занятий и от всех других обязанностей. Оформите отпуск с завтрашнего дня.

Назавтра я улетел в Пицунду, провел там две недели, а в оставшиеся дни продиктовал машинистке перевод «Наставления».

Другой эпизод. В нашу академию стали прибывать на учебу офицеры армий стран Варшавского договора – чехи, поляки, венгры. Мою кафедру преобразовали в кафедру «иностранных и русского языков», причем на обучение иностранных офицеров русскому языку отводилось столько же часов, сколько на обучение наших иностранному. По-моему, в то время это было 180 или 240 часов на весь курс обучения. Все понимали, что за это время ничему научить нельзя, но пока речь шла об обучении наших офицеров английскому или французскому, смотрели на это сквозь пальцы.

Я отправился к Шафранову и стал пространно объяснять, что учить языку надо ежедневно как минимум по два, а лучше по четыре часа в день.

– Существует учебный план, от которого никто не дал права отступать ни мне, ни Вам, – возразил Шафранов. – Когда придет учебный план для иностранцев, тогда учите их хоть круглые сутки.

– Но ведь не зная языка, они ничего не поймут по всем другим предметам. Как же они будут строить противовоздушную оборону после такого обучения?