Александр Щербаков - Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой

– Пусть твоя Галина идет к моей Валентине. Думаю, там ей будет хорошо.

Валентина Панкина была членом редколлегии «Литературной газеты», руководила отделом изящной словесности братских республик.

И вот оно передо мной, литгазетовское удостоверение Галины, подписанное Виталием Сырокомским. Одно могу сказать: поддержка Панкина была для нас очень своевременна.

…После написания предыдущей фразы мне вдруг открылось: тема житейской журналистской взаимовыручки настолько обширна, что… Из памяти посыпались разнообразные случаи моей (только моей!) биографии.

Вот обстоятельства появления на свет нашего первого внука. Его родители, молодые медики, слишком много чего знают из учебников и обнаруживают уйму рисков в предстоящем событии. Что делать, куда бежать? Без вариантов – в журнал «Здоровье», к главному редактору Марии Дмитриевне Пирадовой, очень известной тогда личности. Я вперся в ее кабинет прямо во время какого-то редакционного совещания. Выслушав меня, Пирадова обратилась к высокому собранию:

– Ну, куда будем адресоваться?

– К Чернухе, наверно.

– Да, да, только к Чернухе! – поддержали и другие.

Пирадова покопалась в большой кипе справочников, нашла нужный номер…

– Евгений Алексеевич? Пирадова говорит. Надеюсь у вас, как всегда, все в порядке?.. Надо бы у еще одной хорошей девочки роды принять.

Затем, видимо, отвечая на вопрос собеседника, она назвала с десяток каких-то медицинских терминов, а под конец добавила:

– Она сама будущий врач, и муж ее тоже наш коллега.

И, как положено, разговор завершился припоминанием общих знакомых и просьб передать, кому нужно, приветы.

Профессор Чернуха – один из лучших специалистов по родам у женщин высокого риска.

…Когда у нашей дочери возникла проблема неврологического свойства, я, как это ни покажется странным, в первую очередь обратился к знаменитому репортеру и очеркисту Геннадию Бочарову. Прославившийся рассказами о чрезвычайных происшествиях и поведении людей в экстремальных ситуациях, он всегда притягивает к себе как магнитом самых разных специалистов самой высокой квалификации. Только я назвал свою кручину, как он с ходу предложил:

– Так пусть Федин займется Катей (Гек, как все зовут его в Москве, знал мою дочь: она брала у него интервью для «Московского комсомольца»).

– А это кто?

– Ну, началось: слоны идут на водопой (в то время у него была такая присказка – от журналистской баечки про нелепые заголовки. – А.Щ .)… Главный невропатолог Москвы. Годится?.. Тогда я ему звоню…

…И снова невропатолог. На сей раз – детский. К недавно родившейся внучке (она вместе с ее мамой жила у нас, отец был на инженерной стажировке в Японии) пригласили опытного, можно сказать, матерого педиатра. Та осмотрела, прослушала, прощупала, простукала девчонку, сказала, что все очень хорошо, но… на всякий случай неплохо было бы показать ее и педиатру-невропатологу.

Конечно, в редакции «Журналиста», где я работал, все, особенно женщины, многое знали о наших радостях и тревогах, связанных с появлением малыша. И когда я было собрался идти со своей новой задачей к бывшей коллеге по «Комсомолке», ставшей главным редактором популярного издания, ко мне зашла Ираида Авалиани, наш технический редактор. Она рассказала, что у маленького сына ее знакомой обнаружился некий мозговой недуг, и с ним не удавалось справиться, пока не нашли удивительного врача, который подобрал ключ к излечению.

– Я вам дам телефон мамы этого мальчика, и вы сами все выясните.

Так мы узнали замечательного Виталия Григорьевича, не просто талантливого невропатолога, а детского врача от бога. Помню общую радость. Девчонка наша, еще ползунок, шустро передвигается по дому. Доктор цепко следит за ней, окликает, смотрит, как она разбрасывает игрушки. И весело улыбается.

– Ну что, больше меня можете не звать.

– А вы не видите, что она сначала подползает вперед, а потом подтягивает ножку? – тревожно спрашивает Галина.

– Ну и что? – смеется Виталий Григорьевич. – Пусть, раз ей так удобнее.

В память врезалось его участие в драматической истории, случившейся, когда маленькой было всего четыре месяца. Они с мамой уже жили в своей квартире. И случилась беда. Малышка с весов, стоявших на столе (ее как раз поутру взвешивали), упала на пол. Она была в том возрасте, когда младенцы имеют свойство время от времени подпрыгивать, как мячики.

О происшествии мне сообщила с телефона-автомата девушка, которая делала в квартире уборку. Я спросил, вызвали ли врача. «Вроде нет». Я позвонил в неотложку детской поликлиники, написал записку Гале (она была, кажется, в издательстве) – с малопонятным текстом. И побежал ловить «левака».

Я приехал раньше неотложки. Ребенок лежал спокойно на родительской кровати. Рядом с безумными глазами сидела Катя, раскачивалась из стороны в сторону и без конца повторяла: «Я убила ее! Я убила ее!»

Пришла старенькая докторица из неотложки с добрым озабоченным лицом. Первым делом осторожно приподняла головку попрыгуньи, погладила шейку и затем с видимым облегчением не спеша стала осматривать и прослушивать ее.

– Ничего трагического я не нахожу, – наконец сказала она. – Но надо, чтобы еще посмотрели в больнице, сделали рентген.

Мы схватили такси, и началось наше странствование по лечебницам. В одной не работал рентген. В другой не могли заниматься таким маленьким ребенком. Третья была наполовину в ремонте. Четвертая не была предназначена ни для каких экстренных случаев. Нас хмуро согласились принять лишь в Морозовской больнице. У кабинета, куда нас направили, была безбожно безнадежная очередь. Умаянные дети, ошалелые родители. Изредка появляющийся из кабинета молодой – далеко не Айболит, – а злой-презлой работник здравоохранения.

Когда мы уже вечером попали к нему, он, почти не глядя на виновницу нашего переполоха, заявил, что ее нужно оставить в больнице. На все наши просьбы просто сделать рентген и с миром отпустить у него был один не слишком медицинский, прямо-таки обывательский ответ: а если она сегодня умрет?

И я на это поддался, можно прямо сказать – струхнул. Согласился оставить нашу малышку. Может быть, никогда у меня в жизни не было так тяжело на сердце. Но я понимал, что Катьке еще тяжелее, и, конечно, поехал к ней. В доме, как будто осиротевшем без главного жильца, уже был ее муж, возвратившийся с работы.

Мы вместе вышли к телефону-автомату, стоявшему во дворе, и наконец дозвонились до Виталия Григорьевича. В течение дня мы с разных таксофонов пытались сделать это, но не смогли поймать его ни по одному номеру клиники, где он работал. Наш доктор все выслушал и сказал, что самое плохое в этой истории то, что мы оставили ребенка в больнице.