Эдуард Макаревич - Интимные тайны Советского Союза

Перескажу одну историю, случившуюся в той же Германии, основываясь исключительно на воспоминаниях уже известного нам профессора Плимака. Она касалась его, тогда, в 45-м, двадцатилетнего парня. История в какой-то мере типичная для отношений наших военных с немецкими женщинами. Майор Никитин, командир разведывательного батальона, лихой был офицер. Самые невыполнимые задания вешали на него, зная, что будут выполнены. Пять честно заслуженных орденов были его. Но известен он был еще и победами на женском фронте. И не стесняясь называл число этих побед – 71, к тому времени, как с Плимаком они оказались в немецком городе Гера. Задача на сей раз была проста: подобрать особняки для отделов штаба армии и для проживания начальства. Разместившись в гостинице, вызвали бургомистра. Ему и изложил молодой Плимак приказ Никитина: очистить к утру дома, которые были выбраны. А когда бургомистр собрался было уходить, сказав, что все будет сделано, Никитин лениво произнес: «Да, переведи ему еще: пусть пришлет вечером двух баб». И бургомистр прислал. Приказ есть приказ. Пришли две женщины, брюнетка и шатенка, которую звали Анни. Быстро накрыли на стол, присутствовал традиционный набор – русская водка, американская тушенка, шоколад. Брюнетка набросилась на еду, а Анни сидела вцепившись в кресло и даже не пыталась что-то съесть. Разговор она не поддерживала, была напряжена и испугана. Майор, сначала было выбравший ее, махнул рукой и скоро уединился в своем номере с безотказной брюнеткой, ставшей теперь 72-й женщиной в его послужном списке. А девственник Плимак всю ночь просидел с этой Анни, которая постепенно оттаяла и рассказала о себе. Она оказалась беженкой из Берлина, где работала в какой-то фирме. Муж пропал на Западном фронте еще в 1944 году. А когда бомбежки столицы усилились и жить стало невыносимо, уехала с восьмилетней дочерью в Геру, к родственникам. Сбережений у нее не было, работу в переполненной Гере она не нашла и начала продавать себя. Сначала местным бюргерам, потом американцам, которые заняли Геру. И вот теперь в город пришли русские, и она получила приказ явиться к ним. В этой болтовне они встретили утро. Когда она уходила, Плимак всучил ей пачку немецких марок, благо их отбирали у пленных немцев немерено и зачастую выбрасывали. Анни была поражена такой щедростью. Для немцев эти деньги тогда никто не отменял. Прошло несколько недель. И Плимак встретил случайно на улице эту Анни. Она узнала его, и они разговаривали уже как старые знакомые. Прощаясь, она сказала: «А может, у тебя в Гере есть свой особняк? Я бы пришла к тебе в гости…» Хитрый Плимак на другой день реквизировал на отдаленной от штаба улочке небольшой дом, с комнатой, имевшей отдельный выход. Анни пришла к нему в тот же вечер. Это была другая, нежели в гостинице женщина, веселая, нарядная, в платье в крупную клетку. Но как-то все не складывалось, не клеилось. И тогда она сказала зло: «Неужели все русские медведи такие робкие?» Встала, выключила свет и начала раздеваться… Теперь каждый вечер приходил Плимак на свидание с ней в эту комнату с темными обоями, с невнятным рисунком. Незабываемые вечера. Но все кончается когда-то. Анни решила вернуться в Берлин, у родственников в Гере жить становилось невмоготу. Пристроил ее Плимак на попутную армейскую машину. И уехала женщина, сделавшая его мужчиной. Но на этом история не кончается. Плимак скоро получил назначение в Берлин, в аппарат советской военной администрации. Там, в Берлине, он нашел свою Анни, которая жила во французской зоне оккупации. Холодным январским днем 1946 года он пришел в ее дом, на четвертом этаже разыскал ее квартиру, постучал… Вышла она, удивилась, прижалась к нему как раньше и сказала: «Не надо, милый, не ходи сюда больше. Муж жив, сейчас в Гамбурге, скоро вернется, не надо, не ходи…»

Вот такая история. Война, безденежье, голод, продажа себя, благодарность освободителю с Востока, возвращение к мужу, слова признания напоследок в память о скоротечной любви: «Милый, не ходи…» Это все случилось в Германии.

Но была одна страна в полосе наступления советских войск, что являла определенную сексуальную стойкость по отношению к освободителям. И она последняя в нашем рейтинге, вследствие своей сексуальной неотзывчивости. Страна эта – Болгария, самая стойкая твердыня в сексуальном угаре той, послевоенной Европы. Наших солдат поразила суровая недоступность болгарских женщин. Это единственная страна, где наших офицеров на гуляньях сопровождали местные мужчины, женщины никогда. Случаи насилия вызывали всеобщее возмущение. В Австрии болгарские цифры насилий остались бы незамеченными, а в Болгарии австрийские цифры привели бы к всенародному восстанию против нас – несмотря на симпатии и танки [55] Слуцкий Б. Записки о войне, с. 71. .

В начале 1945 года в кинотеатрах Германии показали очередной выпуск кинохроникального журнала «Дойчевохеншау». Зрители были в шоке от кадров, запечатлевших женщин и девушек, по словам комментатора, изнасилованных и убитых советскими солдатами. Это эпизод оказался привязан по времени к осени 1944 года, а по месту – к району в Восточной Пруссии, который тогда на короткий период заняли советские войска.

Сюжет о насилии сделали по указанию Ханса Хинкеля, человека Геббельса, директора киноотдела министерства пропаганды и главного директора имперского кино. Хинкель после прихода нацистов к власти стал государственным комиссаром Пруссии по науке, искусству и народному образованию. А потом Геббельс сделал его спецкомиссаром по искоренению «еврейского» влияния в немецкой культуре. В середине 44-го года Хинкель с энтузиазмом взялся за претворение новой идеи Геббельса: лозунгом пропаганды должна стать тотальная борьба против большевизма, и этот лозунг нужно повторять снова и снова.

Тотальная борьба против большевизма требовала постоянной демонстрации ужасов и зверств его. Первая такая пропагандистская демонстрация была на тему о «зверских расправах большевистско-еврейского сброда над украинскими и латышскими националистами» [56] Герцштейн Р. Э. Война, которую выиграл Гитлер. / Пер. с англ. А. Л. Уткина, А. В. Бушуева, И. С. Соколова под общей редакцией Г. Ю. Пернавского. Смоленск: Русич. 1996, с. 440. . Потом одноразовые акции свели в кампанию под слоганом «Большевизм – смертельный враг Европы». Когда в Катыни, что под Смоленском, полицией СД были обнаружены останки польских офицеров, расстрелянных чинами НКВД в 1940 году, германская радиослужба новостей провозгласила: «Массовое зверство евреев-большевиков в Катыне, жертвами которых пали двенадцать тысяч польских офицеров, вызвали возмущение всего цивилизованного мира» [57] Там же, с. 443. . В мае 1944 года Розенберг сравнил большевизм, «это сатанинское мировоззрение» с новейшим типом диких орд, надвигавшихся на Европу из степей Центральной Азии, «извращенным неомессианством востока» [58] Цит. по: Герцштейн Р. Э. Война, которую выиграл Гитлер, с. 447. . И вот когда в октябре 1944 года войска генерала Ивана Черняховского, одного из самых способных и симпатичных сталинских полководцев, вошли в Восточную Пруссию и с боями пробивались к ее столице Кенигсбергу, Геббельс дал указание прессе и радио рассказать о жестоких изуверствах и пытках, которые выпали на долю немецкого мирного населения [59] Герцштейн Р. Э. Война, которую выиграл Гитлер, с. 473. . В русле этого указания и действовал Хинкель.