Эдуард Макаревич - Филипп Бобков и пятое Управление КГБ: след в истории

Речь зашла о Василии Аксенове, который в этой истории упоминается под кличкой Ваксон:

«– Хороший парень, – сказал поэт.

Генерал:

– И что же, Роберт Петрович, у вас нет никаких личных оснований не любить Ваксона, злиться на него?

– Нет.

Высокий чин улыбнулся с вальяжностью, что подошла бы и славянофильскому кружку Хомякова.

– У нас в русском языке существует какая-то двусмысленность со словом „нет“. То ли это „нет-нет“, то ли „нет-да“.

– Нет – нет.

Высокий чин развел руками:

– Да ведь и в этом „нет-нет“ сидит некоторая лукавость, батенька!

Все трое расхохотались, словно джентльмены в каком-нибудь Аглицком клубе. Извлечены были даже идеальные носовые платки.

Генерал:

– А вы роман „Вкус огня“ еще не читали, Роберт Петрович?

– Это что же за роман такой? – удивился Роб Эр. (До сих пор мы не можем сказать с определенностью – хитрил Роберт или действительно еще не слышал о „нетленке“ Ваксона.) – Отечественный или иностранный? С какого языка переведен? Название мне нравится. „Taste of the Fire“: звучит!

Генерал, как пишут в социалистическом реализме, „поигрывал лукавым взглядом“:

– А я-то думал, что вся эта ваша компания уже прочла черновой вариант или побывала на чтениях. До меня роман еще не дошел, но я уже кое-что слышал. Говорят, что яркая антисоветская вещь вашего хорошего парня, Ваксона. Источник также утверждает, что там через весь текст проходит некий женский образ, напоминающий красавицу из высших кругов нашего общества: вот ведь незадача!

Роберт:

– Ваксонов – непростой человек. Его родители прошли через ад ГУЛАГа. Он выработал свою собственную концепцию современного романа, в которой нет места ни эзоповскому языку, ни умолчаниям. Политические инвективы, может быть, там и присутствуют, однако они играют второстепенную роль. Роман, с его точки зрения, не может являться политической акцией. Все, что относится к акции, это всего лишь строительный материал романа. По отношению к роману есть только две политики – или он есть, или его нет…

Генерал:

– Как я понимаю, вы говорите о „нетленке“, Роберт Болеславович?

Поэт:

– С такими познаниями вы запросто могли бы стать членом нашей компании.

Высший чин весело рассмеялся:

– Боюсь, что я действительно стану членом вашей компании, но разговаривать придется с каждым поодиночке».

Об Аксенове речь ниже, в связи с альманахом «Метрополь», вокруг которого столкнулись позиции Пятого управления и Московского управления КГБ. А здесь о некоторых принципах Бобкова. Он возвел в принцип «штучную» работу с диссидентами. Максимум информации о характере, интересах, окружении, прожитой жизни. И индивидуальное влияние – встречи, беседы, убеждения. Ида Нудель, авторитет среди еврейских националистов, говорила соратникам: «Учитесь работать, как ЧК. Оно бьется за каждого».

Известна была установка Бобкова, которую он внушал офицерам Управления: «Чтобы вам было ясно, в чем заключается ваша работа, – надо всегда идти от противника. Где чувствуется его рука – там наше присутствие и должно быть».

Институты Академии наук имели частые контакты с западными исследовательскими центрами, которые искали в советской академической среде людей, способных стать их агентами, проводниками их идей. Понятно, что эти центры работали вместе со спецслужбами. Несомненно, их удачей стал Поташов, старший научный сотрудник Института США и Канады. Прозевали его, хотя и не Пятое управление. Талантливый был политолог. Оказался в командировке в США и дал понять, что готов негласно сотрудничать. Политологи – публика понятливая, свели с ЦРУ.

Что спецслужба без агентов? Ноль. Работа с агентурой – основа спецслужбы, агенты – глаза и уши ее, поставщики информации. В КГБ существовало понятие «силы и средства». Под силой подразумевался оперативный состав, под средствами – агентурный аппарат.

Работа с агентурой – самая сложная и самая главная для оперативного работника. В Пятом управлении не без участия Бобкова сложился свой стиль в воспитании агентов. Не один месяц присматривались к человеку, беседовали, выясняли взгляды, изучали позиции, познавали интересы, помогали в каких-то вопросах. Отношения становились чуть ли не дружескими. И лишь тогда следовал рапорт начальству, а потом и разрешение на агентурную работу, на вербовку, на присвоение псевдонима. Хорошо зная психологию рождения агента, Бобков советовал встретиться с ним на другой день после вербовки, оценить состояние, поддержать. Это впечатляло.

Правда, некоторые соглашались сотрудничать без подписки, без документального оформления, некоторые вообще готовы были только устно предоставлять информацию. И оперативные работники шли на это.

На агента заводилось два агентурных дела – рабочее и личное. В рабочем – сообщения, информация агента, в личном деле – установочные данные на него, подписка о сотрудничестве, псевдоним. Кроме того, отдельно хранилась карточка агента, заполненная рукой оперработника, в которой перечислялись краткие установочные данные.

По инструкциям, принятым тогда в КГБ, работа с агентом должна была вестись только на квартирах. Квартиры были конспиративные (это собственность спецслужбы) и явочные (по договору с хозяином, и в советское время часто бесплатно). На них и происходили встречи оперативных работников с агентами два – четыре раза в месяц. Но обстановка порой диктовала иное. Приехала в Москву группа из одной республики для демонстрации сепаратистских, националистических настроений. В этой группе – агент, он знает телефон оперативного работника в Москве. Он либо по телефону-автомату сообщает самую «горячую» информацию, либо где-то «накоротке» встречается с оперативником – на улице, в подъезде, в магазине, бывали случаи, и в туалете.

Создание добротной агентурной сети требует не менее пяти – десяти лет. «Выращивание» агента – процесс сугубо индивидуальный, сложный, трудоемкий. Порой агент согласен работать только с одним оперработником, его «вырастившим». Уходит «опер» на повышение, становится начальником отделения, отдела, но по-прежнему работает со своим ценным агентом. Бывали ситуации, когда офицера КГБ направляли на работу в какую-то область, заместителем начальника местного управления. Но он периодически приезжал в Москву на встречу со «своим» человеком.

Бесстрастная статистика свидетельствует: четверть агентов – женщины, они-то – природные искусницы. Их пленяла страсть к игре, к романтике, и, конечно, к устройству своего будущего – тоже.

Вот агент-женщина влюбилась. Возлюбленный – объект разработки. О столь необычной ситуации агент поведала своему наставнику из Пятого управления – столь доверительны были отношения. Что делать?