Эдуард Макаревич - Филипп Бобков и пятое Управление КГБ: след в истории

О. Стоун и П. Кузник в своей книге «Нерассказанная история США» приводят такую историю. Летом 1962 года Кеннеди прочел сигнальный экземпляр будущего бестселлера Флетчера Нибела и Чарльза Бейли «Семь дней в мае», в котором рассказывалось о военном перевороте в США. Идея романа пришла Нибелу во время интервью с генералом Кертисом Лемеем. Кеннеди тогда сказал одному своему другу:

«Это возможно. Такое может произойти в нашей стране… Если в стране молодой президент и у него возникает проблема, подобная заливу Свиней (с этого залива была сделана попытка вторжения на Кубу. – Э. М.), начинаются определенные сложности. Военные будут критиковать его за глаза, но это можно было бы списать на обычное недовольство военных контролем со стороны гражданских. Затем, случись второй залив Свиней, реакция в стране была бы следующая: „Он что, слишком молод и неопытен?“. Военные считали бы едва ли не своим патриотическим долгом сохранить единство нации, и лишь одному богу известно, защитой какой демократии они мотивировали бы свержение законно избранной власти. А случись третий залив Свиней, это произошло бы наверняка».

Кеннеди пошел не тем путем с точки зрения части американской элиты, в которую входили и военные из Комитета начальников штабов, и сотрудники ЦРУ. Жизнь Кеннеди была остановлена жестоко и цинично. Но то в Америке.

А вот что касается судьбы СССР, который был разрушен политическими стараниями его лидеров, то оказалось, что и спасти его политическими и информационными методами оказалось невозможным. Когда аналитической информацией и спланированными мерами Горбачева пытались склонить к определенным действиям по выводу страны из трагического кризиса, то он вольно или невольно сам становился «заговорщиком» – в какой-то период говорил одно, делал другое, в уме держал третье, и уходил, уходил от той жестокой действительности, которая не прощала политического бессилия. Политический банкрот не мог действовать иначе.

При всей противоречивости взаимных отношений между лидерами государства из советского прошлого и Пятым управлением с течением времени становится все видней, кто из них перешагнул через нравственный закон и дал свободу лицемерию, трусости, малодушию, предательству принципов, – а кто остался верен идее и нравственному выбору.

Но что этот выбор значил лично для Бобкова?

В какой-то момент жизни и службы он осознал главного противника – высшую партийную бюрократию. Но трагедия его была в том, что не мог он «работать» по ней, ибо был членом этой партии, членом ее ЦК, и выполнял ее решение – партийных чинов не «осквернять» разработками его службы. Силы были брошены на националистов и активистов-диссидентов. А был и другой враг, который, как опухоль, точил изнутри. И долгое время скальпель КГБ бережно обходил эту опухоль, пока метастазы не умертвили страну Советский Союз. Драма разорванного сознания была в том, что не мог он больше служить этой партии и этой власти, окутанной флером перестройки. В осознании этого у него не было и союзников в руководстве КГБ. И он покинул эту службу. Ушел в полноте сил. Ушел тогда от плевков истории. Но спустя годы из уст новой России он принял их полной чашей, принял от диссидентов, от националистов и бывших коммунистов, которые, как известно, становятся лучшими антикоммунистами.

В этой главе Ф. Д. Бобков дает свое видение истории Советского Союза, исходя из своего понимания, здесь его размышления и оценки, связанные с падением советской державы [9]. Они интересны, потому что Пятое управление, которое он возглавлял, было на острие противостояния операциям холодной войны, которые велись «с той стороны» и находили отклик в определенных кругах советского общества:

«Можно говорить о людях – виновниках распада СССР, можно – о неправильности политики, о том, кто и как ее делал… Но лучше посмотреть, что происходило на всем протяжении жизни Советского государства.

Когда говорят, что, придя к власти, большевики сразу начали губить Россию, – это достаточно спорно. Утверждают, что они развалили Россию территориально, но надо вспомнить, что она распалась после февраля 1917 года. Тогда образовались независимые Украина, Белоруссия, Грузия и все прочие… После Октября начали собирать исконную Россию, и она была собрана, за исключением Прибалтики, Финляндии и Польши, в рамках бывшего имперского государства.

После Октябрьской революции началась гражданская война. Она, если внимательно посмотреть, возникла не потому, что большевики ее затеяли, а потому, что с первых же дней после социалистической революции в России начали сколачиваться силы, которые выступили против большевиков. Сколачивали эти силы иностранные посольства, прежде всего английское.

В том, что поднялось Белое движение, сыграли немалую роль именно западные государства. Это известно. Но большевики не могли бы выиграть Гражданскую войну, если бы их в этой войне не поддерживал народ, если бы не было такой поддержки, то вряд ли большевики остались у власти. Против белых и иностранных интервентов воевала большая часть народа.

О «красном терроре». Во-первых, он не был скрываем. Во-вторых, рядом с «красным» был «белый террор». Более того, «красный террор» был все-таки ответом на «белый». Так что сейчас трудно сказать, сколько всего народу погибло и кто там виновник. Но я думаю, что Деникин расстрелял не меньше, чем Тухачевский. Когда мы говорим, что в Крыму расстреляли белых офицеров, не надо забывать, что в период власти Врангеля там же было расстреляно не меньше сторонников красных. А Колчак в Сибири? Это был террор при взятии территорий, это была революция. Вспомним Англию в период Кромвеля, вспомним Великую французскую революцию. Разве не то же самое? Никого не хочу оправдывать и не скажу, что я безразлично к этому отношусь, но так было суждено самой революционной логикой.

Процесс строительства государства у нас по-разному освещается, но мы должны четко видеть, что хотела делать власть, пришедшая после Октября. Ее курс выражается в ленинской политике. Что говорил Ленин после Октября? Он говорил, что мы обрели самую демократическую, передовую власть – советскую власть. Она должна опираться на серьезную экономику. Такой серьезной экономикой может быть государственный капитализм. Если мы подведем под советскую власть государственный капитализм, например такой, как германский капитализм, то это будет две трети социализма. Это ленинское положение совершенно забыто. А Ленин об этом определенно говорил в своих выступлениях и работах.