Павел Нерлер - Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений

Сергей Рафалович – с помощью бакинского издательства «Книжный посредник» – в 1919–1920 годах редактировал журнал «Орион» (совместно с С. Городецким) и газету «Понедельник».

Однако уже в этот приезд О.М. в центре его внимания и общения оказались в первую очередь грузинские поэты – Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Валериан Гаприндашвили и другие. 26 сентября в Консерватории состоялся единственный, как было заявлено в газетных объявлениях, вечер О.М. и Ильи Эренбурга. Вечер открыл Григол Робакидзе, произнесший слово о новой русской поэзии. Затем Эренбург сделал доклад «Искусство и новая эра», после чего оба поэта читали свои старые и новые стихи, а под самый конец стихи обоих читал актер Н.Н. Ходотов [104].

Те две–три недели, что О.М. в сентябре–октябре 1920 года провел в Тифлисе, отогрели его [105]. Поддержку нашел О.М. и со стороны Полномочного представительства РСФСР в Грузинской Демократической Республике, размещавшегося в то время сразу по трем адресам – на Ртищевской улице, 4, на Вельяминовской, 12, и в гостинице «Северные номера» на Николаевском спуске [106]. Здесь ему выдали российский паспорт и даже формально приняли на работу, после чего всей мандельштамовско-эренбурговской пятерке выправили визу и отправили их в качестве дипкурьеров в Москву. Именно нота, испрашивающая пропуска, датирует отъезд О.М. с братом и Эренбурга с женой и Я.И. Соммер из Тифлиса в Россию самым началом октября 1920 года.

Заметим, что все это время – и в Крыму, и в Грузии – у Ядвиги Соммер был на руках примечательный документ – удостоверение о работе инструктором Театрального отдела Киевского народного отдела образования, на котором стояли красноречивые подписи обоих ее спутников – Эренбурга и Мандельштама [107]. Если бы он вдруг всплыл – всем троим сильно не поздоровилось бы.

В МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГРУЗИНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

29 сентября ‹192›0

№ 2062

По поручению врид Полномочного Представителя Р.С.Ф.С.Р. в Грузии прошу вас не отказать выдать пропуска на выезд из Тифлиса во ВЛАДИКАВКАЗ гр.:

1. И.Г. ЭРЕНБУРГУ;

2. Л.М. КОЗИНЦЕВОЙ–ЭРЕНБУРГ;

3. А.Э.МАНДЕЛЬШТАМУ;

4. О.Э. МАНДЕЛЬШТАМУ;

5. Я.И. СОММЕР,

командированным Полномочным Представительством Р.С.Ф.С.Р. в Грузии в Москву.

ЗАВЕДУЮЩИЙ КАНЦЕЛЯРИЕЙ Полномочного Представителя

Р.С.Ф.С.Р. в Грузии

Стоят слева направо: Н. Ходотов, А. Мандельштам, И. Эренбург. Сидят слева направо: П. Яшвили, Я. Соммер, Л. Эренбург. Тифлис, 1920 (собр. Б. Фрезинского)

За О.М. пришли в ночь с 16 на 17 мая 1934 года. Около часа ночи раздался отчетливый, характерный стук: электрического звонка у Мандельштамов-новоселов не было.

На пороге стояли пятеро непрошеных «гостей дорогих» – трое гэпэушников и двое понятых. Всю ночь – до семи утра – продолжался обыск.

Ордер на арест-обыск О.М. был выписан 16 мая 1934 года – ровно через неделю после того, как умер номинальный председатель ОГПУ Менжинский. На первое место в чекистской иерархии уверенно шагнул Генрих Ягода, и даже померещилось, что именно его, Ягоды, размашистая подпись стояла на ордере: но это не так – не наркомовское это дело [108].

Подписал ордер «на Мандельштама» Яков Агранов – к этому времени уже фактически второе лицо в ОГПУ [109]. Так что Бухарин, заступаясь за О.М., был абсолютно точен, когда первым делом обратился за разъяснениями именно к нему [110]. С самого начала своей работы в ОГПУ «Яня» пас интеллигенцию – следил за ней, вербовал в ее рядах агентов. Посещая салоны и лично вращаясь вместе с красавицей-женой в литературных кругах, он дружил со многими (с Пильняком и Маяковским, например), на деле же «разрабатывал» этих многих, как и всех остальных: пистолет, из которого застрелился Маяковский, по слухам, был именно его, Агранова, подарком [111].

Яков Саулович мог бы «похвастаться» соучастием в подготовке или фабрикации многих процессов, в том числе дела патриарха Тихона, московского процесса эсеров, «Академического дела», «Крестьянской трудовой партии», «Ленинградского центра». В 1928 году он провернул дело Воронского, и только вмешательство Орджоникидзе перевело стрелки – вместо Соловков Воронский отделался недолгою ссылкой в Липецк [112]. Вел он и Таганцевское дело, одной из жертв которого пал и Николай Гумилев. Так что кто-кто, а «Яня» уж точно знал, подписывая ордер, что это за птица такая – Мандельштам.

Сам ордер № 512 выписан на имя некоего Герасимова, – ни имени-отчества, ни даже звания Герасимова мы не знаем. Но резонно предположить, что это тот же самый Герасимов, что в конце 1931 года возглавлял 4-е отделение СПО [113]. Ничего не известно и о втором члене арестной бригады – Забловском. А вот о третьем – Вепринцеве – известно немало: он хорошо засветился во многих писательских делах.

Вот словесные портреты, данные Н.М., по крайней мере, на двух членов арестной бригады:

Из двух младших я запомнила одного – молодого, ухмыляющегося, толсторожего. Он перебирал книги, умиляясь старым переплетам, и уговаривал нас поменьше курить. Вместо вредного табака он предлагал леденцы в жестянке, которую вынимал из кармана форменных брюк. ‹…› Старший чин, невысокий, сухопарый, молчаливый блондин, присев на корточки, перебирал в сундучке бумаги. Действовал он медленно, внимательно, досконально. [114]

«Старшим чином» Надежда Яковлевна называла, скорее всего, Сергея Николаевича Вепринцева – подлинного, а не номинального руководителя бригады. Был он всего на два года моложе О.М., уроженец Москвы. В 1934 году служил оперуполномоченным 4-го отделения СПО ОГПУ [115], осуществлявшего «агентурно-оперативную работу по печати, зрелищам, артистам, литераторам и интеллигенции гуманитарной сферы» [116]. В 1937 он получил звание лейтенанта ГБ, а приказом № 315 от 21 ‹…› 1939 года уволен по ст. 38, п. «в» [117]. Известно, что 28 октября 1937 года Вепринцев арестовывал Бориса Пильняка [118].