Павел Нерлер - Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений

Умер О.Э. Мандельштам, – как рассказывают, смерть застигла его в ста верстах от концлагеря, куда он был отправлен из Москвы. Он был амнистирован, но амнистия уже не застала его в живых…

Всеволод Рождественский, обедая вместе со мной в «Метрополе», сообщил мне о смерти поэта Клюева (умер, возвращаясь из очень дальней ссылки [778] ) и Баршева (умер тоже в изгнании) [779] . Очень удивился, узнав от меня о смерти Мандельштама [780] .

25 июля 1944 года, как о чем-то общеизвестном, говорил о смерти О.М. Михаил Зощенко, причем не где-нибудь, а в беседе с сотрудником Ленинградского управления НКГБ [781].

…А вот официальное свидетельство о смерти О.М. заставило себя долго ждать.

В июне 1940 года А.Э. Мандельштама вызвали в ЗАГС Бауманского района и вручили ему для вдовы свидетельство о смерти старшего брата: возраст – 47 лет, дата смерти – 27 декабря 1938 года, причина смерти – паралич сердца и артериосклероз. В своих мемуарах Надежда Яковлевна недоумевала, почему ей вдруг оказали такую милость и выдали свидетельство о смерти?

Вероятнее всего, здесь сработал ее собственный запрос, посланный 7 февраля 1939 года в Главное управление лагерей НКВД, то есть через два дня после получения почтового извещения.

Но еще за три недели до этого – 19 января 1939 года, – не зная наверняка, но уже догадываясь о смерти мужа, Н.М. обратилась к новоназначенному наркому внутренних дел Лаврентию Берия с чисто «мандельштамовским» по своим тону и дерзости письмо: « Мне неясно, каким образом велось следствие о контрреволюционной деятельности Мандельштама, если я – вследствие его болезни в течение ряда лет не отходившая от него ни на шаг – не была привлечена к этому следствию в качестве соучастницы или хотя бы свидетельницы. <���…>

Я прошу Вас: <���…> Наконец, проверить, не было ли чьей-нибудь личной заинтересованности в этой ссылке. И еще – выяснить не юридический, а скорее моральный вопрос: достаточно ли было оснований у НКВД, чтобы уничтожать поэта и мастера в период его активной и дружественной поэтической деятельности» [782]

Не исключено, что за фразой о «личной заинтересованности» прячется фигура Николая Костарева.

В письме в ГУЛАГ Надежда Яковлевна просит уже только об одном – об официально заверенной дате смерти мужа. При этом установленный ею интервал – от 15 декабря 1938 года до 10 января 1939 года – скорее всего, соответствует штемпелям на денежном переводе (очевидно, телеграфном), обозначающим дату его поступления в лагерное почтовое отделение и дату его отправки обратно в Москву.

По этому письму был сделан из Москвы соответствующий запрос, ответом на который явились служебная справка от 25 июня и официальный ответ (август 1939 года) на бланке Севвостлага НКВД [783].

Самое удивительное, что не была оставлена без ответа и жалоба Н.Я. Мандельштам Л.П. Берии (с его приходом в НКВД поначалу наметился некий спад репрессий и даже небольшой поток возвращающихся из лагерей).

Как видим, оперуполномоченный 2 отдела Главного экономического управления НКВД СССР сержант госбезопасности Никиточкин, перечитав дело поэта, нашел, что «материалами дела антисоветская деятельность Мандельштама доказана» и никакого оправдания этот «до ареста писатель-поэт» не заслуживает.

При этом поразительно, что он даже не запросил сведений о том, жив означенный «писатель-поэт» или нет, и, в соответствии с обвинительным заключением, – не моргнув и не перекрестившись (а ответ окончательно был утвержден лишь в январе 1941 года), – написал, что О.М. «наказание отбывает в Колыме» [784]. В деле, между прочим, есть и другая – столь же фантастическая – версия: «Умер: 21 декабря 1938 г. в Севвостоклаге (Магад. обл.) (по справке МВД)».

Наконец, как уже упоминалось, в июне 1940-го брату поэта выдали справку, что О.М. умер в возрасте 47 лет, 27 декабря 1938 года от паралича сердца. Аналогичную справку выдали и Н.М. в июне 1949 года, причем основанием послужила регистрация смерти О.М. в книге записей гражданского состояния в Бауманском ЗАГСе Москвы от 23 мая 1940-го!

Всё, что удалось собрать, свести и сопоставить, говорит за то, что официальная версия и истина в данном случае на удивление совпадают.

Разумеется, это весть докатилась и до заграницы, но шла туда она долго и сложно. Первой обобщающей сводкой об этом явилась статья Р. Тименчика «О мандельштамовской некрологии» (1997) [785]. Тема была продолжена в публикациях Л. Кациса [786]и Н. Богомолова [787], а также Д. Зубарева [788]и пишущего эти строки [789].

Крайне интересно, что самым первым по времени и довольно точным (наполовину!) источником информации о смерти О.М. мог бы стать Иванов-Разумник. 25 апреля 1942 года, отвечая Георгию Иванову на его «вопрос об Ахматовой, Лозинском и Мандельштаме», Иванов-Разумник писал: « Последний – погиб в ссылке (в Воронеже, в сумасшедшем доме) еще в 1937– <193> 8 году ” [790].

Мог бы стать, но не стал. Эта информация еще 60 лет оставалась «глухонемой»: ни один из корреспондентов не сделал ее достоянием общественности. Особенно странно это для Г. Иванова, боготворившего О.М. (в эстетических святцах Иванова-Разумника Мандельштам, напротив, был пигмеем). Еще труднее понять Г.Иванова, когда спустя 11 лет ему все же пришлось как-то соотнестись с обстоятельствами смерти поэта. В очерке «Закат над Петербургом» (1953) он описал ее совершенно иначе: « О его трагической смерти известно только, что он выбросился из окна, чтобы избежать “окончательной ликвидации” ». Он явно отталкивался от другого источника, возможно, показавшегося ему более солидным.

Сама же весть достигла Париж и Нью-Йорк иными путями, и произошло это лишь в 1945 году, хотя до конца войны.

В 1945 года в Париже состоялось собрание, на котором со словом, посвященным О.М., выступил Константин Мочульский, назвавший О.М. « самым замечательным из современных русских поэтов после Блока » [791]. О том, жив он или нет, докладчик еще не знал.

Тем не менее в Париже обнаружилось сразу два «источника» этих и других сведений о репрессированных или умерших писателях. Первый – режиссер Театра им. Ленсовета и свойственник О.М. Сергей Эрнестович Радлов, захваченный немцами вместе с труппой в Пятигорске и докочевавший вместе с ней до Парижа, а второй – дипломат-перебежчик Михаил Михайлович Коряков. В интервью первого газете «Русский патриот», опубликованном 3 марта 1945 года, имеется фраза: « Скончался поэт О.Э. Мандельштам (вне Ленинграда) » [792], а второй, по предположению Р. Тименчика, стал источником информации для другой парижской газеты – «Последние новости»: « Поэт Осип Мандельштам скончался в г. Ельце » [793]. Он же говорил Шмелеву о смерти в ссылке Мандельштама и Клюева и об «исчезновении» Пильняка [794].