Борис Соколов - Ленин и Инесса Арманд

Через два дня выяснилось, что нам лучше поехать для отдыха в Нальчик. Нас передали на попечение товарища Калмыкова – тогда председателя исполкома Кабардинской области. По дороге в Нальчик мы застряли на станции Беслан на 1½ суток. Станция Беслан в то время была страшно загрязнена, с полными уборными, буфета не было. Мы прожили эти 1½ дня в отвратительных условиях, питались чем приходилось, ели порядочно сырых фруктов, арбузов, дынь и пр. Вот здесь, вероятно, и заразилась холерой тов. Инесса.

Тов. Инесса была очень обеспокоена тем, что трудно было достать молока и яиц для ослабевшего за дорогу тов. Котова (у него был во 2-й стадии туберкулез). Она долго ходила по перрону, искала на станции у проезжающих, ходила в поселок и, если ей удавалось добыть что-либо, приходила сияющая и тут же принималась что-нибудь готовить, чтобы подкормить, как она выражалась, тов. Котова. Детски была довольна, хотя и скрывала это, когда импровизированное «блюдо» удавалось. Все это она делала совершенно незаметно.

По приезде в г. Нальчик тов. Инесса первый день себя чувствовала нормально. Ходили по городу и ездили осматривать дачу, где намерены были поселиться для отдыха, а вечером были на партийном собрании местной организации. Вечером, часов в 9–10, возвращались в свой вагон на вокзал пешком, делясь впечатлениями о постановке партийной работы в г. Нальчике и говоря о положении дел на врангелевском фронте (каковы большевики! даже на отдыхе не прелестями кавказской природы восхищаются, а обмениваются мнениями, хорошо ли партийная работа в курортных местах поставлена. – Б. С. ). Тут же тов. Инесса затронула вопрос о вышедшей тогда брошюре Владимира Ильича «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», говорила долго и восторженно.

В ту же ночь она заболела. По своей деликатности ночью никому об этом не сказала, не желая беспокоить спящих товарищей. Утром у тов. Инессы появились судороги, понос и рвота. Во время судорог товарищи Ружейникова и Рогова стали растирать ей ноги, но тов. Инесса запротестовала и заявила: «Что вы, что вы, как можно. Ведь вы обе беременны – это напряжение может повредить вашей беременности». Все уговоры были бесполезны. Товарищ Инесса и в это время больше думала и заботилась о других, чем о себе.

Товарищи Ружейникова и Рогова остались за ней ухаживать, а я поехал в местную больницу, чтобы выяснить вопрос о возможности помещения в нее тов. Инессы. Часов в 10–11 утра я повез ее в местную больницу. Тов. Инесса сильно ослабела, едва держалась на ногах. Осмотр в больнице установил все симптомы холеры. Тов. Инессу положили в отдельную палату, назначили особый ухаживающий медперсонал, специально выделили врача, назначили специальное лечение от холеры. Я и Андрюша остались с нею в палате.

Болезнь быстро развивалась. К вечеру состояние тов. Инессы сильно ухудшилось. Начали мучить судороги. Врач, сиделка, я и Андрюша попеременно растирали и согревали руки и ноги тов. Инессы. К ночи, улучив минуту, когда Андрюша вышел, тов. Инесса начала меня просить, чтобы я отправил, уговорил Андрюшу уехать в вагон, так как Инесса боялась за возможность заражения Андрюши, – что я и сделал. Ночью пульс едва прощупывался. Боялись коллапса сердца. Было решено прибегнуть к внутривенному вливанию физиологического раствора поваренной соли. Через 20–30 минут состояние тов. Инессы резко улучшилось: лицо порозовело, рвота и судороги приостановились, голос очистился, тов. Инесса успокоилась, настроение у нее приподнялось, и снова вернулась забота о других. «Наделала же я вам всем беспокойства. Столько всяких хлопот вместо отдыха. И захворать-то мы, партийцы, не умеем вовремя и уместно. Ну, ничего, немножко поправлюсь – отдышусь – вернусь в Москву. А как, вероятно, вы все устали, возясь со мной? Как не хочется хворать в это горячее время, ведь столько работы впереди!» Начала уговаривать меня уйти отдохнуть, потом уснула. На утро, когда пришел Андрюша, тов. Инесса с ним разговаривала через окно, не желая, чтобы он входил в палату. Попросила покушать… В полдень ей снова стало хуже, снова все симптомы резко усилились. Было решено повторить вливание физиологического раствора. Тов. Инесса снова успокоилась. Попросила позвать Андрюшу, поговорила немного с ним, попросила его не волноваться, потом настояла, чтобы он шел спать спокойно, так как она чувствует себя снова лучше. И стала настаивать, чтобы и я ушел, отдохнул, уснул. Я, для ее успокоения, ушел в соседнюю комнату. Тов. Инесса просила не посылать тревожных телеграмм в Москву.

К вечеру состояние Инессы снова резко ухудшилось. Предприняты были и на этот раз все меры, чтобы поднять сердечную деятельность, но безрезультатно. В полночь тов. Инесса впала в бессознательное состояние. Не отходя от постели больной, мы провели всю ночь, пытаясь всеми известными нам медицинскими средствами помочь тов. Инессе побороть болезнь. Но все было безрезультатно.

Сильно истощенный организм, усталое слабое сердце, несмотря на все предпринятые меры, не смогли справиться с болезнью. Наутро не стало нашего дорогого тов. Инессы. Через несколько дней был доставлен из Владикавказа оцинкованный гроб. Вместе с местными организациями мы устроили тов. Инессе на вокзале революционные проводы и направили дорогие останки в Москву».

Все мемуаристы рисуют очень похожий образ скромной обаятельной женщины, которая одновременно – непоколебимый боец партии. И все подтверждают, что покинула Кисловодск и отправилась в роковую поездку во Владикавказ и Нальчик Инесса не по своей воле, а подчиняясь жесткой партийной дисциплине. Она стала жертвой административного рвения, доведенного до абсурда. Воистину, заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет. Местные руководители, получив распоряжения от Ленина и Орджоникидзе, из кожи вон лезли, чтобы обеспечить Арманд с сыном комфорт и безопасность. И решили эвакуировать их из рискующего оказаться на линии фронта Кисловодска. Но пока решение дошло до исполнения, белых отогнали и непосредственная опасность миновала. Но отменять решение никто не стал. Более того, у того же Назарова (члена Терского областного комитета; не путать с его однофамильцем – белым партизаном! – Б. С. ) не хватило ума сообразить, что железнодорожное путешествие по Северному Кавказу, охваченному Гражданской войной, не менее, если не более опасно, чем пребывание в санатории рядом с укрывшимися в горах белогвардейцами и «зелеными». Из-за разрухи езда была «революционная»: день едем – два стоим. И самой страшной опасностью было даже не нападение на поезд уголовных банд или антисоветских отрядов. Нет, больше всего надо было бояться эпидемий – тифа, испанки, холеры. Заразиться какой-либо из этих болезней, принимая во внимание антисанитарные условия и большую скученность людей в поездах и на станциях было делом несложным, что и подтвердил случай с Арманд.