Александр Омельянюк - Возвращение блудного сына

Платон всё понял, и доложил об этом начальнице.

А та, в оправдание, успокоила коллегу:

– «Да я этих собак знаю! Их две. Они живут в сарае, где, помнишь, два черепа нашли? Сучка недавно ощенилась, и теперь кормит своих щенят! А я её и всех их иногда сама подкармливаю!» – услышал Платон оправдание любительницы живой природы.

– «Так вроде череп находили один?!» – нарочно перевёл он разговор на другую тему, невольно протягивая несчастно руку моральной помощи.

– «Да, нет! Потом ещё один нашли!» – с удовольствием схватилась она за спасительную соломинку.

Тогда Платон вышел на улицу осмотреть поле брани. Пёс всё также лежал напротив окна, словно выжидая корма и для себя. Его морда напомнила Платону уродливо-злой собачий персонаж одного из мультфильмов.

Пёс вскочил, и на всякий случай попятился от предполагаемой линии человеческого пути к противоположному зданию, как бы совершая «противозенитный манёвр» от возможного нападения.

А-а! Знает собака, чьё мясо съела! – невольно осенило Платона.

Но никаких следов собачей трапезы он пока не обнаружил.

Отчитав псину, он невольно пошёл дальше, и тут увидел в дальнем углу двора, лежащую на газоне, такую же гладкошёрстную чёрную сучку, общипывающую свой деликатес. Подойдя ближе, Платон обратил собачье внимание на себя. Мать-кормилица, совершенно без тени смущения, и, как показалось Платону, даже с довольной улыбочкой на морде, не боясь, посмотрела на него, продолжая разделывать свою добычу.

Ну, что ж с тобой поделаешь! Тебе ведь тоже надо! Такова жизнь! – успокоил себя человек – в конце-то концов, голуби сами виноваты в этом…, или Надька?! – вдруг осенило его.

С тех пор, при появлении малейшей опасности, голуби моментально все разом взлетали, и на карнизах и крышах выжидали ухода своих смертельных врагов. А те иногда даже специально выслеживали птиц, тайком наблюдая за ними из своего укрытия.

Но такую ситуацию очень чётко просчитали, очень часто голубями обижаемые, и с виду простые, знаменитые для Платона московские воробьи.

И однажды он стал свидетелем того, как воробьи просто развели голубей на шухер.

В очередной раз, безуспешно пытаясь пролезть к зёрнам через многочисленные, трущиеся перьями друг о друга, голубиные тушки, один из них – видимо самый бывалый – как-то уж очень быстро сориентировался, и резко влетел, будто бы из-за опасности. Его примеру сначала последовали лишь отдельные из сородичей, да пара дурных, опущенных стаей голубей, пытавшихся наклеваться на отшибе. Однако пока номер не прошёл.

Но буквально через пару минут разом резко взлетевшие, теперь уже все воробьи, моментально подняли и всю глубинную стаю. От испуга, те рванули аж на крыши ближайших домов.

Воробьи же, всей стаей красиво совершив большой вираж, опустились на освободившееся место под окном, и вдоволь наклевались долгожданных льняных зёрен.

Наблюдая за находчивыми воробьями, Платон поначалу даже подумал, что один из них, по жадности, подавился зерном. Он встал на задние лапки, выпрямился, и мелко трясся, словно задыхаясь. Другой же воробей пытался клювом не то вытащить зерно, не то его, относительно большое, получше развернуть в воробьином зеве. Рядом стоял ещё один воробей, тоже пытавшийся хоть чем-то помочь бедняге.

Не в силах помочь несчастным птахам, Платон с интересом наблюдал, чем же всё это закончится. Вскоре картина повторилась и рядом, с другим воробьём, потом с третьим.

Присмотревшись, Платон обратил внимание, что раскрывающие клювы воробьи все одинаковы по размерам и раскраске и отличаются от остальных.

А когда он увидел, как один воробей пытается засунуть зёрнышко в широко открытый клюв другого, чуть ли не с головой залезая туда, а тот, моментально проглотив пищу, снова слишком широко открывает клюв, забавно дрожа при этом, то сразу всё понял.

Это воробьиные родители так начали кормить своих вылетевших из гнезда переросших детёнышей!

Надо же! Какие воробьи оказывается умные? Недаром мой отец их любил и уважал! Наверно знал за что?! – решил не состоявшийся юннат.

Однако скоро голуби вернулись и быстро восстановили свою справедливость.

Со временем один голубь, за крутой нрав окрещённый Платоном «Паханом», выделился среди других.

Во время кормления он отгонял чужих и слишком настырных голубей, заклёвывая их, а в остальное время дежурил, сидя на открытой форточке, или на карнизах соседнего дома, первым давая знак своим сородичам на начало приёма пищи.

В ожидании своей кормилицы обычно один или два голубя дежурили у окна. И как только Надежда появлялась, эти разведчики, увидев её через стекло, превращались в попрошаек, начиная легонько долбить клювами по стеклу, выпрашивая корм.

Иногда они обнаруживали свою кормилицу ещё на улице, сразу слетаясь к окну, невольно давая Платону знак, что его начальница уже на подходе.

А в случаях задержки Надежды утром, некоторые из голубей не стеснялись запрыгивать через практически всегда открытую форточку к Платону в помещение, выпрашивая корм уже и у него самого.

Однажды, залетевший к нему большой, старый голубь поначалу вообще повёл себя слишком смело, а то и нагло. Уже после кормления, он сначала впрыгнул через форточку и ячейку металлической решётки в цех, потом прошёл пешком по кафельному полу кабинета Платона, и далее через открытые двери проследовал по коридору к кабинету Надежды.

Платону даже пришлось открыть ему дверь в кабинет кормилицы. Та от радости аж всплеснула руками, а глазастый Алексей разглядел отсутствие некоторых пальцев на одной из лапок гостя.

Поймав его и поняв, что он больной и у него ещё повреждено и крыло, совместно решили оставить птицу на ночёвку в цехе.

На следующий день, как только Платон открыл дверь из своего кабинета в цех, заждавшийся голубь впорхнул в его помещение и сел на его стол, совершенно не боясь его. Чуть поворачивая голову, он ходил по столу, искоса поглядывая на хозяина, словно что-то прося у него.

Поздно пришедшая на работу Надежда, бесцеремонно рассыпала немного семян непосредственно и на обеденный стол Платона. Голубь принялся клевать, не забыв и несколько раз опорожниться на стол и бумаги хозяина, чем вызвал очередное его возмущение неотёсанной деревенщиной.

Чуть позже ему пришлось салфеткой подтереть за настырным гостем, и выпроводить того в цех, закрыв за ним дверь.

Следующее посещение голубя бывшим ветеринаром закончилось обнаружением на лапке птицы обрывка толстой нитки. Надежда чуть ли не расплакалась, несколько раз при Платоне злостно обругав неизвестного злоумышленника, словно это был сам Платон.

Тогда тот предложил немедленно сделать операцию несчастному, сразу включив весь яркий свет в тёмном цехе: