Александр Омельянюк - Возвращение блудного сына

И вот долгожданный день настал. В воскресенье, 28 марта, Мишеньке исполнилось три месяца. Супруги в этот раз добрались быстрее прежнего, особенно обратно.

Платон с удовольствием подержал малыша на руках. Но тот уже привык сидеть на родительских руках по-новому – спиной к груди и созерцать тоже, что и его родители. Поэтому он стал ножками отжиматься от груди деда, пытаясь получить относительную свободу и, главное, более приятный для его серых глаз вид. Платон долго не мог понять, что его удивило в лице внучка. А теперь понял! Его глаза пока всё ещё были не карие, как у папы, а серые, как у мамы!

Особенно большое удовольствие доставили Платону улыбки малыша в ответ на его соответствующие гримасы. Он практически повторял всё за дедом. Не обошлось и без фотографирования.

Пообедав и выпив с Даниилом за малыша и его родителей, Платон с Ксенией отбыли восвояси. Дед был счастлив!

В этот вечер он ощутил необыкновенный прилив какой-то внутренней энергии, словно внук напитал его ею. Такого у Платона никогда в жизни ещё не было. Обычно он сам был энергетическим донором, и с удовольствием делился с близкими избытком своей доброй и весёлой энергии. А тут?!

Впрочем, Мишаня ведь тоже, как и я, Козерог! И, видимо, и в этом самом он как раз в меня! – понял самый старший из Кочетов.

Отличное настроение Платона в понедельник омрачилось сообщением о терактах в московском метро. Взрывы на станциях «Лубянка» и «Парк культуры радиальная» унесли жизни четырём десяткам москвичей и гостей столицы, не считая ещё и почти сотни раненных.

А тем временем весна набирала силу. Сочетание яркого дневного Солнца и минусовые ночные температуры заметно, но постепенно съедали рекордный снежный покров, не давая ручьям сразу разлиться реками.

Сухие апрельские дни также способствовали быстрому испарению влаги и раннему приходу весны.

Возможно из-за расстройства от печальной новости, а возможно и ещё отчего-либо, но Платон, наконец, по-настоящему заболел. Накануне первого апреля, словно в шутку, у него поднялась температура. Даже после её некоторого искусственного снижения она оставалась на уровне +38°С.

Утром пришлось вызвать врача на дом и взять до понедельника больничный. Четверг и пятница прошли в лечении. Только в субботу он пришёл в норму, появилась и работоспособность.

С ранней весной рано пришла и Пасха.

А накануне её с Платоном произошло странное событие, которое можно было посчитать и каким-то знамением.

В ночь с третьего на четвёртое апреля, ближе к утру, он внезапно почти проснулся, перейдя из стадии крепкого сна в стадию дрёмы. И какой-то спокойный, приятный и уверенный мужской голос с правой стороны из-за головы спящего корректно, но настойчиво укорил его за так и ненаписанное стихотворение ко Дню Победы.

Платон вынужден был, то ли мысленно, то ли вслух оправдываться:

– «Но я же решил стихов больше не писать, даже вообще!».

– «А ты и не пиши, если не хочется! А это стихотворение допиши!».

– «Так я же его ещё и не начинал!».

– «Как же не начинал? А эти строчки чьи?!».

После этого голос, в тусклом сером свете проявившийся в меру бородатого и волосатого мужчину средних лет, в серо-белом одеянии поверх головы и тела, начал декламировать так хорошо знакомые Платону строки.

– «Да! Это моё?!» – удивился поэт.

– «Конечно, твоё!» – подтвердил голос.

– «А где же всё это? Я что-то не припомню!».

– «А это у тебя записано в других стихотворениях и в других местах!».

Платон начал было судорожно соображать, где могли бы находиться его записи с этими строчками, но неожиданно испарившееся изображение и, главное, голос отвлекли его. Поэт замер, вслушиваясь в новые строки, лившиеся на него откуда-то сверху. Лишь на третьем четверостишии он вдруг сообразил, что стихи ему опять диктует Бог!

Надо же?! Опять началось! Надо встать и записать! А так не хочется вставать и пробуждаться от такого сладкого до этого сна! – роились в его голове противоречивые мысли.

Но поэт заставил себя подняться и выйти на кухню. Всё ещё пребывая в каком-то сомнамбулическом состоянии, он включил свет, достал листки бумаги и чёрную гелиевую ручку, и стал записывать пришедшее в голову.

Что интересно, появление этого странного голоса и его человеческое обличие совершенно не удивили Платона, были восприняты им, как само собой разумеющееся, естественное. И Платон сам на себя удивился за это.

Тем временем строчки сами собой текли, образуя четверостишия. Записав очередные из них, Платон ложился, но почти тут же вставал от навязчивого и снова шёл на кухню записывать, кое-что по пути забывая. И так продолжалось несколько раз. Наконец он почти проснулся и решил посидеть за столом подольше, как бы вымучивая из своего подсознания, ещё им не выданное, но уже созревшее. Мысли стали стройнее и логичнее. В результате родились, одно из другого вытекающих, два стихотворения.

Платон решил первое стихотворение назвать «Ночное озарение», и под общим названием «Дилогия о Победе» объединить его со вторым стихотворением.