Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

И, тем не менее, публика на выступления гастролёров валила валом. Бенедикт Лившиц потом писал:

«Футуризм сделался бесспорным „гвоздём“ сезона. Бурлюк, измерявший славу количеством газетных вырезок, мог быть вполне доволен: бюро, в котором он был абонирован, присылало ежедневно ему десятки рецензий, статеек, фельетонов, заметок, пестревших нашими фамилиями. В подавляющем большинстве это были площадная брань, обывательское брюзжание, дешёвое зубоскальство малограмотных строкогонов, нашедших в модной теме неисчерпаемый источник доходов. Мы стали хлебом насущным для окололитературного сброда, паразитировавшего на нашем движении, промышлявшего ходким товаром наших имён».

Бенедикт Лившиц, не выбирая выражений, писал обо всём в грубом, вызывающе задиристом тоне. Поэтому не особенно хочется выяснять, кто для кого явился «хлебом насущным» и «неисчерпаемым источником доходов» — футуристы для «сброда» «зубоскаливших строкогонов» или наоборот.

Вскоре выяснилось, что киевляне с книгой Чезаре Ломброзо тоже хорошо знакомы, и одна из газет поместила высказывание итальянского психиатра о своих пациентах:

«Помешательство у некоторых из них проявляется нелепыми, но в то же время грандиозными идеями и такой несокрушимой верой в них, что невежественная толпа, невольно увлекается ими… Недаром же говорят, что толпа способна поклоняться лишь тому, чего не понимает».

Видимо, не случайно по рукам тогда начало ходить четверостишье, едко подковыривавшее покинувших обе столицы футуристов:

«Они ушли, забрав свои скрижали —

мы им за это свой поклон отвесим.

Как тараканы футуристы побежали

по самым разным городам и весям».

Видимо, эти стишки дошли и до Киева, где на представлении футуристов побывал студент Киевского университета Михаил Булгаков. Он не пропускал ни одного культурного мероприятия, особенно если в нём участвовали москвичи или петербуржцы. Так как Давид Давидович Бурлюк был самым старшим среди гастролёров, о нём говорили как о предводителе авангардистов.

Написав через десять с небольшим лет пьесу «Бег», Булгаков ввёл в неё «необыкновенного вида сооружение, вроде карусели, над которым красуется крупная надпись на французском, английском и русском языках: „Стой! Сенсация! „Тараканьи бега!“ Русская азартная игра с дозволения полиции“».

Хозяином этого заведения являлся некий «одетый во фрак» Артур Артурович, с которым генерал Чарнота обменивался репликами:

«ЧАРНОТА. Смотрю я на тебя и восхищаюсь, Артур!

Вот уж ты и во фраке. Не человек ты, а игра природы – тараканий царь. Ну и везёт тебе! Впрочем, ваша нация вообще везучая!

АРТУР. Если вы опять начнёте проповедовать здесь антисемитизм, я прекращу беседу с вами.

ЧАРНОТА. Да тебе-то что? Ведь ты же венгерец!

АРТУР. Тем не менее.

ЧАРНОТА. Вот я и говорю: везёт вам, венгерцам!»

Этой сценой Булгаков явно намекал на иудейское происхождение Артура Артуровича (явно списанного с Давида Давидовича Бурлюка) и на дозволенные полицией «тараканьи» футуристские забавы.

Кстати, и писатель Алексей Толстой, в своё время насмотревшийся на выходки футуристов, перебегавших с одного мероприятия на другое и всюду устраивавших громкие скандалы, тоже включил «тараканьи бега» в свою повесть «Похождения Невзорова или Ибикус» (она написана чуть раньше «Бега»).

Пока Бурлюк, Каменский и Маяковский гастролировали по городам и весям, в Санкт-Петербурге (в январе 1914 года) вышел альманах «Рыкающий Парнас», открывавшийся манифестом «Идите к чёрту!». Но издание это сразу было арестовано по распоряжению Главного управления по делам печати – из-за «непристойных» (как нашли цензоры) иллюстраций Давида Бурлюка и Павла Филонова. Однако 200 экземпляров альманаха всё-таки успели разойтись по рукам.

Этого, конечно же, было явно недостаточно для достойного ответа целой армии неумолкавших критиков. И тогда (как писал Бенедикт Лившиц)…

«Бурлюку пришла в голову остроумная мысль собрать всё самое гнусное, что писали о нас несчётные будетляноеды, и воспроизвести это без всяких комментариев: „Позорный столп российской критики“ должен был распасться сам в результате взаимного отталкивания составляющих его частей».

Тем временем детский журнал «Мирок» продолжал печатать стихи поэта, прятавшегося под псевдонимом Аристон. В новых номерах появились стихотворения «Пороша», «Поёт зима – аукает» и «С добрым утром!»:

«Задремали звёзды золотые

Задрожало зеркало затона,

Брезжит свет на заводи речные

И румянит сетку небосклона…

У плетня заросшая крапива

Обрядилась ярким перламутром

И, качаясь, шепчет шаловливо:

"С добрым утром! "»

Эти строки уже не скрывались под псевдонимом – их предваряли имя и фамилия поэта, которые очень скоро станут знать все россияне: Сергей Есенин. Футуристы, начавшие познавать сладость популярности, на эти публикации внимания не обратили.

Намеченное на начало февраля 1914 года выступление футуристов в городе Екатеринославе было запрещено. Но они спокойно отправились в Минск, где 11 февраля выступили в зале Купеческого собрания. Газета «Северо-западная жизнь» написала:

«Первым говорил Маяковский и, слушая его, нельзя отказать ему в талантливости оратора и логической последовательности развития мысли».

Газета «Минский голос»:

«Публика стала смеяться, когда В.Маяковский заявил, что он поэт нового направления и человек очень умный, но он был вправе сказать это, ибо он не только большой умница, но и, несомненно, очень талантливый человек. Его продолжительная речь-лекция, произнесённая с большим подъёмом и чувством, произвела на публику ошарашивающее действие: всё было так ново, так оригинально, так любопытно».

12 февраля футуристы вернулись в Москву, и уже вечером Маяковский принял участие в диспуте «Общество и молодёжь», который проходил в Политехническом музее. Газета «Русское слово» на следующий день написала:

«Г. Маяковский достаёт откуда-то огромный кнут и молча кладёт его перед собой на стол».

В это время в Москву приехал итальянский футурист Филиппе Томмазо Маринетти, и 13 февраля состоялась его встреча с москвичами. Газета «Голос Москвы» высказалась об этом событии так:

«Вчерашнее выступление г. Маринетти в „Обществе свободной эстетики“ не обошлось без инцидента… Г. Маринетти прочитал доклад о футуризме в искусстве вообще и в театре в частности… Желающим возразить было предложено сделать это на французском языке…