Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

В Америке Краснощёк сменил фамилию, так как она с трудом произносилась американцами, и придумал себе новую, по имени матери – Тойба, и стал Александром Тобинсоном.

В Нью-Йорке начал работать. Сначала маляром, оклейщиком обоев, затем портным. Быстро выучив английский язык, стал печататься в профсоюзной прессе, подписывая свои статьи псевдонимом Stroller (Бродяга). Сразу вспоминается, что Маяковский в ранней молодости придерживался стиля vagabond, что в переводе с французского тоже означает «бродяга».

Но вернёмся в САСШ, где «бродяга» Александр Тобинсон стал членом рабочей партии и поступил в Чикагский университет на факультет экономики и права. Днём работал, вечером учился.

Во время выступления на профсоюзном митинге в нью-йоркском Луэлла-парке мистера Тобинсона увидела молодая польская революционерка Гертруда, на которую зажигавший слушателей оратор произвёл неизгладимое впечатление. Потом она написала:

«Высокий, сильный, красивый, интеллигентный, полный энтузиазма в пропаганде своих идеалов».

Молодые люди познакомились, стали встречаться. Вскоре поженились. В 1910 году у них родилась дочь, которую назвали Луэллой – в честь места знакомства родителей.

Окончив университет, Александр Тобинсон стал адвокатом, выступал в судах, защищая рабочих. Открыл в Чикаго на Ашланд-авеню Рабочий университет для рабочих-эмигрантов, в котором занял пост ректора. Это не помешало ему собственноручно выкрасить трёхэтажное университетское здание.

Революция, в результате которой в России пало самодержавие, взбудоражила мистера Тобинсона, и он вместе с семьёй стал собираться на родину.

Как складывались дни «ратника» и поэта Маяковского весной 1917 года, его биографы описывали неоднократно. Внес свою лепту и Александр Алексеевич Михайлов – в книге «Жизнь Владимира Маяковского. Точка пули в конце»:

«Дома по-прежнему шли нескончаемые литературные дискуссии, прерываемые карточной игрой. Лили её обожала, но всё же не так, как Маяковский: он вносил в игру азарт, который вообще сопутствовал ему на всех этапах его жизни. Играли в винт, покер, „железку“, „девятку“ – непременно на деньги, как требовал Маяковский. Лили сердилась – потому ли только, что он часто выигрывал и не прощал никому карточных долгов? Сердилась, разумеется, не по скупости, а зная, к чему нередко приводит ничем не сдерживаемый азарт. Похоже, в этом, и только в этом, он ей не уступал. Боялся её, нервозно выслушивал упрёки, но стоял на своём».

Так что жизнь, вроде бы, шла по прежней, давно уже устоявшейся колее.

И вдруг настроение «ратника» резко изменилось.

В книге «Ставка – жизнь» Янгфельдт пишет:

«Именно в этот период, весной 1917 года, он переживал "очень <���…> драматичный момент "и был „в очень тяжёлом состоянии“, – вспоминал Роман Якобсон. К этому времени относятся несколько угроз и попыток самоубийства».

Причину «тяжёлого состояния» Маяковского Роман Якобсон не указал. Янгфельдт тоже промолчал.

Попробуем поискать эту загадочную причину. Для этого присмотримся со вниманием к тому, что происходило тогда в Петрограде.

И сразу возникает некая «зацепочка».

Дело в том, что Временное правительство с первых дней своего существования учредило Чрезвычайную следственную комиссию для расследования преступлений старой власти. Курировал её деятельность министр юстиции Александр Керенский. Секретарём комиссии был поэт Александр Блок, одним из её членов – уже знакомый нам пушкинист Павел Щёголев. Комиссия рассматривала деятельность многих царских чиновников, в том числе и бывшего депутата Государственной думы Малиновского.

Роман Вацлавович Малиновскийродился в 1876 году. В молодости занимался воровством и грабежами. Затем вступил в РСДРП и примкнул к большевикам. Был активен и непримирим к тем, кто не поддерживал Ульянова-Ленина, и на него обратили внимание вожди партии. От партии большевиков был избран депутатом 4-ой Государственной думы. Но в 1913 году он, как мы помним, покинул её ряды («дезертировал», как говорили его однопартийны). Эсдеки заподозрили, что он агент Охранного отделения, и что это по его доносу пять других депутатов-большевиков, избранных, как говорили тогда, «от рабочих», были осуждены и сосланы в Сибирь.

РСДРП устроила внутрипартийное расследование. Подозрения подтвердились. Но на защиту своего любимца встал Ульянов-Ленин, и дело было закрыто. Хотя Малиновского из партии всё-таки исключили.

Временное правительство до истины решило докопаться. Началось следствие.

«Известия Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов» регулярно сообщали читателям о ходе расследования. Приведём одну из тех публикаций – из субботнего номера за 17 июня:

«Дело Малиновского

Вкачестве свидетелей допрошены журналист Радомысльский (Зиновьев) и Ульянов (Ленин)».

Кроме Зиновьева и Ленина были подвергнуты допросу также Бадаев, Бухарин и Крупская.

Сам Малиновский находился в это время в немецком плену, поэтому в расследовании участвовать не мог.

Как к этому процессу относился Маяковский?

Если он на самом деле активно занимался революционной деятельностью, как о том писалось в советское время, то за работой следственной комиссии он должен был следить чрезвычайно внимательно – ведь судьба Малиновского очень напоминала его собственную судьбу, включая и дезертирство из рядов социал-демократической партии. Среди прибывавших в Петроград освобождённых революционеров Маяковский мог встретить и своих бывших соратников. И кто-то из них вполне мог бросить ему в лицо:

– Погоди! И до тебя, товарищ Константин, доберёмся! С провокатором Малиновским разберёмся, возьмёмся за дезертира Маяковского!

А кто-то и вовсе мог ему сказать:

– Вот ты где пристроился, предатель! Из-за тебя я годы провёл в заключении и ссылке! Знай, возмездие – не за горами!

Разве это не повод для тревожных раздумий?

Рассмотрим другой аспект этого дела. Оказавшись свидетельницей попытки самоубийства Маяковского, Лили Юрьевна Брик могла (просто должна была) настоятельно поинтересоваться, в чём заключается причина его драматичного поступка. И поэт, которого спасла осечка, мог рассказать ей о том, что мучило его все эти годы, и что побудило взяться за револьвер.

То есть Лили Юрьевна вполне могла узнать некую тайну Маяковского. И даже (что тоже не исключено) познакомила с нею Осипа Максимовича Брика.

Брики, надо полагать, принялись успокаивать Маяковского, говоря, что ничего страшного ему не грозит. И поэт успокоился. Тем более, что по Петрограду поползли слухи о том, что вернувшийся из-за границы вождь большевиков тоже не ангел.