Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам

Бойко торгую книгами. «Облако в штанах» – 10 р., "Флейта " – 5 р. Пущенная с аукциона «Война и мир» – 140 р.

На юг-г-г-г-г!»

Какого именно Хенкина имел в виду Маяковский, угадать не очень просто – ведь актеров с фамилией Хенкин было тогда два: Виктор и Владимир. Они были родными братьями, и оба выступали на эстраде с юмористическим репертуаром. Скорее всего, имелся в виду 34-летний Владимир Яковлевич Хенкин, так как 35-летний Виктор Яковлевич выступал в Петрограде.

А вот что это за «юг», на который так рвался Маяковский?

Ведь в тот момент на юге страны Добровольческая армия уже насчитывала в своих рядах 5 тысяч человек. И она уже начинала действовать совместно с частями под командованием генерала Каледина. Не к ним ли стремился попасть поэт?

Его петроградские друзья Брики в это же самое время тоже собирались в поездку – на восток. Дело в том, что Лили Юрьевна давно уже увлекалась балетом и брала уроки у известной 24-летней балерины Александры Александровны Доринской. Именно ей, как считают биографы, и пришла в голову мысль поехать на гастроли в страну восходящего солнца. Лили Брик, конечно же, решила взять с собою и Осипа, написав Маяковскому:

«Мы уезжаем в Японию. Привезу тебе оттуда халат».

Поездка эта не состоялась, Брики никуда не поехали.

А на Дальнем Востоке в это время продолжала устанавливаться советская власть. В январе 1918 года Краевой комитет Советов, который возглавлял Александр Краснощёков, отдал распоряжение, согласно которому прекратили своё существование канцелярия бывшего генерал-губернатора, вся судебная система царских времён и старая армия. Вместо них была создана десятитысячная Рабочая Красная гвардия, учреждён военно-революционный суд, за порядком смотрела рабочая милиция. Газета «Дальневосточные известия», первый номер которой вышел в свет 27 декабря 1917 года, стала официальным органом советской власти. Однако непролетарские слои населения (а их было большинство) эту власть не поддерживали, и команде Краснощёкова приходилось отдавать много сил на борьбу с саботажем и контрреволюцией.

В это время в Москве произошло событие, о котором стоит рассказать подробнее.

28 января 1918 года московская газета «Мысль» оповестила читателей:

«В квартире поэта А. имел место интересный поэтический вечер, на котором присутствовали как представители состарившихся уже течений – Бальмонт, Иванов, Белый и др., так и «дерзатели», срывающие покров с будущего, – футуристы Маяковский и др.».

Вечер, который назвали «Встречей двух поколений поэтов», проходил на квартире поэта Михаила Осиповича Цейтлина, писавшего под псевдонимом Амари. Посторонних почти не было (возможно, был кто-то из актёров), собрались известные стихотворцы: Константин Бальмонт, Вячеслав Иванов, Андрей Белый, Юргис Балтрушайтис, Илья Эренбург, Владислав Ходасевич, Марина Цветаева, Борис Пастернак, Алексей Толстой, Павел Антакольский, Вера Инбер и другие.

Как написал потом Борис Пастернак:

«Все чувствовали себя именами, все – поэтами».

Вячеслав Иванов обратился к собравшимся с краткой речью, в которой призвал к «выявлению реальных ценностей».

Началось чтение стихов.

Борис Пастернак:

«Читали по старшинству, без сколько-нибудь чувствительного успеха».

Павел Антакольский:

«Близко к полуночи, когда уже было прочитано изрядное количество стихов, с опозданием явились трое: Маяковский, Каменский, Бурлюк».

Поэтам-футуристам на эту встречу пришлось добираться издалека. А о том, что представляла собою ночная Москва января 1918 года – Сергей Спасский:

«Трамваи, работавшие с перебоями, окончательно иссякали часам к девяти. Город освещался слабо. Изредка проскальзывали сани, подскакивая, торопился автомобиль. Москва представлялась расползшейся и громадной. Расстояния приобретали первобытную ощутимую протяжённость».

Хозяйке дома, встречавшей опоздавших стихотворцев, Маяковский хмуро сказал:

– Устал до чёрта! Да ещё освистан!

Хозяйка удивилась. А уставший поэт улыбнулся и (в пересказе Павла Антакольского) описал проход по ночной Москве:

«Маяковский коротко объяснил хозяйке, что их задержало какое-то выступление, что они идут с другого конца города:

– Пешком по трамвайным путям, освистанные не публикой, а метелью.

Что-то было в нём от интеллигентного рабочего высокой квалификации – не то монтёр-электрик, не то железнодорожник, ненароком забредший в особняк инженера из «красных»: ситуация, близкая к драматургии Горького. От него шла сдержанная, знающая себе цену сила. Он был вежлив, может быть, и подчёркнуто вежлив. Это было вежливостью победителя».

К коллегам по поэтическому цеху обратился Давид Бурлюк, который сказал:

«Этот вечер важен и интересен тем, что он является по сути своей историческим турниром, на котором хотя и подняты дружественно забрала, но вечные соперники впервые лицом к лицу видят друг друга».

Настала очередь читать стихи Маяковскому.

Борис Пастернак:

« Он поднялся и обняв рукою край пустой полки, которою кончалась диванная спинка, принялся читать «Человека»».

Павел Антакольский:

« Он встал, застегнул пиджак, протянул левую руку вдоль книжной полки и прочёл предпоследнюю главу «Войны и мира». Потом – отрывки из поэмы «Человек».

Он читал неистово, с полной отдачей себя, с упоительным бесстрашием, рыдая, издеваясь, ненавидя и любя. Конечно, помогал прекрасно натренированный голос, но, кроме голоса, было и другое, несравненно более важное. Не читкой это было, не декламацией, но работой, очень трудной работой шаляпинского стиля: демонстрацией себя, своей силы, своей страсти, своего душевного опыта.

Все слушали Маяковского, затаив дыхание, а многие – затаив своё отношение к нему. Но слушали одинаково все – и старики и молодые».

Илья Эренбург:

«Вячеслав Иванов иногда благожелательно кивал головой, Бальмонт явно томился, Балтрушайтис, как всегда, был непроницаем, Марина Цветаева улыбалась, а Пастернак влюблёно поглядывал на Владимира Владимировича. Андрей Белый слушал не просто – исступленно и, когда Маяковский кончил чтение, вскочил настолько взволнованный, что едва мог говорить».

Поэту Андрею Белому (Борису Николаевичу Бугаеву) было тогда 38 лет. Начало мировой войны он провёл в Швейцарии, на родину вернулся лишь в августе 1916-го.

Борис Пастернак:

«Белый слушал, совершенно потеряв себя… Случай сталкивал на моих глазах два гениальных оправдания двух последовательно исчерпавших себя литературных течений. В близости Белого, которую я переживал с горделивой радостью, я присутствие Маяковского ощущал с двойной силой. Его существо открывалось мне во всей свежести первой встречи».