Исаак Розенталь - Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время

, а в справочниках оценочный момент, негативный, но выраженный в нарочито туманной форме, часто подавлял факты. В именном указателе собрания сочинений Лепина сообщалось, например, что Малиновский «в корыстных целях примкнул к рабочему движению» (из чего можно было заключить, что участие в забастовках и в профсоюзах открывало тогда возможность обогащения), а полномочия члена IV Государственной думы он сложил то ли по собственной воле «под угрозой разоблачения», то ли «с помощью Министерства внутренних дел», то ли «по требованию» того же министерства (три взаимоисключающие версии в трех томах одного издания) [3] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 25. С. 599; Т. 49. С. 648; Т. 48. С. 495. .

Впечатление загадочности создавалось прежде всего поразительным успехом Малиновского, проникшего на вершину партийной иерархии (успех этот сравним в таком смысле с карьерой Азефа), и тем, что обвинения, выдвигавшиеся против Малиновского, лидеры большевиков — в первую очередь Ленин — отвергали вплоть до Февральской революции. Чем объяснить это беспредельное доверие? Насколько весомы были имевшиеся подозрения? И каковы были политические взгляды Малиновского? Ведь его называли в разное время большевиком, меньшевиком и даже предполагали, что он монархист. Кто он по происхождению — дворянин или крестьянин? Долго ли был рабочим и как рабочие к нему относились? Действительно ли он Малиновский или это чужая фамилия? Почему стал агентом охранки? Все эти вопросы оставались без внятных ответов.

Между тем дело Малиновского трижды подвергалось подробному разбирательству еще современниками: в 1914 г. в Поронине (Австро-Венгрия) партийной комиссией, образованной после того, как он неожиданно отказался от депутатских полномочий; в 1917 г. в Петрограде — Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства; в 1918 г. — Верховным революционным трибуналом при ВЦИК. Казалось бы, этого вполне достаточно, чтобы «закрыть» тему по крайней мере с фактической стороны. Но три документальных комплекса, образовавшиеся в результате этих расследований, в большей своей части не были доступны историкам, особенно первый и третий (отдельные их фрагменты, цитируемые А.Е.Бадаевым, в последних изданиях книги сокращались).

Доступные источники также не могли быть использованы полноценно. Нимб святости вокруг большевизма и Ленина препятствовал всестороннему изучению фактов. Представление об истории как о процессе неизменно поступательном не оставляло места для случайностей; поведение исторических деятелей объяснялось исключительно их социальным положением, без учета индивидуальных побуждений и чувств. Боязнь навлечь упреки в излишней (?)

драматизации событий приводила к голословным заявлениям о «считанном» количестве провокаторов, проникших в ряды якобы надежно от них защищенных большевиков [4] Эренфельд Б.К. «Дело Малиновского». С. 107; Его же. Тяжелый фронт: Из истории борьбы большевиков с царской тайной полицией. М., 1983. С. 5–6, 16, 119. . Еще недавно утверждалось, что тема Малиновского исчерпана [5] Ансимов Н.Н. Борьба большевиков против политической тайной полиции самодержавия (1903–1917 гг.). Свердловск, 1989. С. 62. Дело Малиновского осталось фактически обойденным и в наиболее обстоятельном на сегодняшний день очерке истории политического сыска в России. См.: Лурье Ф. Полицейские и провокаторы. СПб., 1992. .

Труднее всего оказалось признать дело Малиновского частью истории революционного и рабочего движения. Забыта была даже та ограниченная трактовка, какую предложил, публикуя обвинительную речь на суде над Малиновским, Н.В.Крыленко, назвавший этот суд «развязкой одного из трагических эпизодов борьбы пролетариата» [6] Крыленко Н.В. За пять лет. 1918-1922 гг. М., 1923. С. 9. . Стремление преодолеть стереотипы в освещении темы характерно для «перестроечной» популярной литературы и публицистики, но оно часто обесценивается легковесностью, искажениями фактов и домыслами [7] Герасимов В. Слуга двух господ // Московская правда. 1989. 20 авг.; Гаврилов Ю. Провокаторы // Огонек. 1990. № 3; Власенко А., Разуваев В. Депутат-провокатор // Новое время. 1990. N® 8; Московский Ю. Чьим агентом был Роман Малиновский? // Община. 1990 № 45; Жухрай В. Тайны царской охрапки: авантюристы и провокаторы. М., 1991. С. 276–290. , — вообще количество их в сочинениях о Малиновском необозримо.

Зарубежные специалисты по русской истории также нередко пытались восполнить отсутствие недоступного им документального материала слабообоснованными предположениями. Вместе с тем, не будучи скованными внешними запретами, они верно указали на уникальность провокации в России начала XX века как политического и психологического явления и первыми включили эту тему в контекст исследования истоков тоталитарной системы в СССР [8] Wolfe Bertram D. Three Who Made a Revolution. A Biographical History. London, 1956. P. 535–557; Schapiro L. The Communist Party of the Soviet Union. New York, I960. P. 134–137. . Советскими историками относительно больше изучена связь провокаторства с правительственной политикой последних лет существования российской монархии. В настоящем исследовании, наряду с этим, рассматривается взаимосвязь провокаторства с развитием РСДРП и становлением большевизма, несущей опорой которого после прихода большевиков к власти стали ВЧК и учреждения — ее преемники.

Особого внимания заслуживает аспект этой темы, впервые в отечественной исторической литературе выделенный С.В.Тютюкиным и В.В.Шелохаевым на основе материалов расследований 1914 и 1918 гг. — соотношение политики и морали, политических целей и средств их достижения в практике большевиков [9] Тютюкин C.B., Шелохаев В.В. Революция и нравственность // Вопросы истории. 1990. № 6. См. также: Давыдов Ю.В. Бурный Бурцев // Бурцев В. В погоне за провокаторами. «Протоколы сионских мудрецов» — доказанный подлог. М., 1991; Кулешов С. В. Ленин жив? // Кентавр. 1993. № 1. Ранее возможно было затрагивать эту тему лишь косвенно. См.: Ливчак Б.Ф. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства глазами А.А.Блока // Вопросы истории. 1977. № 2. . Анализ перипетий дела Малиновского способствует лучшему пониманию особенностей российской политической культуры и революционной субкультуры, выяснению условий ее формирования. Биография рабочего — социал-демократа, ставшего провокатором, находится на пересечении истории «верхов» и «низов» общества, и рассматривая ее, нельзя не говорить об окружении Малиновского, о среде, в которой он вырос и жил, и еще шире — о его времени.

О специфике биографической литературы не раз высказывались писатели и историки. Для нашей темы представляет интерес мнение признанного мастера в этой области научно-художественного творчества Андре Моруа. Размышляя над особенностями эволюции биографического жанра, Моруа отмечал, что в XX веке лучше, чем в прошлом, понимают «сложность и переменчивость человеческой натуры»; биографу нужно видеть, продолжал он, что личность «состоит из ряда неоднородных личностей, которые временами сосуществуют в ней, а временами сменяют друг друга». Моруа ссылался на открытия великих русских писателей, в особенности Достоевского, на анализ Пруста и с некоторым сомнением — на Фрейда (нельзя все же умалять, полагал он, значение свободной воли человека, преувеличивая бессознательное). Признавая, что человеческая природа изменяется крайне медленно, он указывал на редкие периоды в истории человечества, когда за очень короткий срок в сознании происходят глубочайшие перевороты. Очевидно, таким периодом можно с полным правом считать и «время Малиновского».

Читать дальше