Исаак Розенталь - Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время

Не менее важно то, под каким углом зрения Моруа оценивал документальный фундамент биографического исследования: «Мы хотим, чтобы использовались все документы, если они помогают по-новому взглянуть на тему, и чтобы ни робость, ни восхищение, ни враждебность никогда не побуждали биографа пренебречь или обойти молчанием хотя бы один из этих документов», — таково обязательное условие привлекающей читателя подлинности биографии, хотя, добавлял Моруа, «возникает опасение — а не потонет ли личность в этой груде бумаг?» [10] Моруа А. Современная биография // Прометей. Т. 5. М., 1968. С. 334–413. .

Книга основана на материалах всех трех документальных комплексов, о которых сказано выше. Материалы первого, партийного расследования дела Малиновского находятся в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ, быв. ЦПА НМЛ при ЦК КПСС), второго и третьего — в Государственном архиве Российской федерации (ГАРФ, быв. ЦГАОР СССР). Теперь они в основном опубликованы. Часть материалов расследования 1917 г. вошла в семитомную публикацию «Падение царского режима», изданную под редакцией И.Е. Щеголева в 20-е тт. [11] Падение царского режима: Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. М.; Л., 1925–1927. Т. 1–7. . В 1992 г. издан сборник, в который вошли другие материалы этого расследования вместе с материалами следствия и суда 1918 г. и воспоминаниями, ранее публиковавшимися, но ставшими библиографической редкостью [12] Дело провокатора Малиновского М, 1992. См. также: Материалы Революционного трибунала по делу провокатора Малиновского // История СССР. 1991. № 1–6. . Наконец, в 1993 г. опубликованы материалы партийного расследования 1914 г., тщательно прокомментированные Ю.Н.Амиантовым и Л.Н.Тихоновой [13] Материалы следственной комиссии ЦК РСДРП по делу Р.В.Малиновского (май-ноябрь 1914 г.) // Вопросы истории. 1993. № 9-12. . Сохраняет познавательную ценность сборник документов Московского охранного отделения «Большевики», составленный в 1918 г. М.А.Цявловским и в настоящее время дважды переизданный — с комментариями И.Е.Горелова в Москве и A. С.Серебренникова в Нью-Йорке [14] Большевики. Документы по истории большевизма с 1903 по 1916 год бывшего Московского охранного отделения 3-е изд. М., 1990; Большевики. 1903–1916. Нью-Йорк, 1990. О судьбе первых изданий сборника см.: Емельянов Ю.Н. Что мог знать С.П Мельгунов о германском золоте // Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории. М., 1994. С. 275–277. . Использованы и другие источники, архивные и опубликованные, в том числе единственные в своем роде по объему и характеру сведений, хотя и пе во всем точные воспоминания Г.Е.Зиновьева, также открытые лишь в последнее время [15] Зиновьев Г.Е. Воспоминания: Малиновский // Известия ЦК КПСС. 1989. № 6. .

При этом учитывалось, что свидетельским показаниям свойственны все достоинства и недостатки мемуаров. Так, далеко не каждый из свидетелей и авторов воспоминаний мог удержаться от соблазна представить себя более прозорливым в отношении Малиновского, чем другие. Тем более не приходится целиком полагаться на показания самого провокатора, к тому же не отличавшиеся постоянством. Сопоставив все имеющиеся данные, в том числе из документов, синхронных описываемым событиям, автор попытался прояснить наиболее запутанные моменты этого дела, не скрывая, однако, от читателя невозможности и сегодня окончательно ответить на все возникающие вопросы.

Одним из первых импульсов к разработке данной темы явилось обсуждение доклада об источниках дела Малиновского, с которым автор книги выступал в 1967 г. в Московском историко-архивном институте, в кружке, руководимом С. О. Шмидтом; участникам этого обсуждения, а также В.А.Бессонову, А.Е.Иванову, B. Т.Логинову, 3.И.Перегудовой, С.С.Урбанчику, В.В.Шелохаеву, оказавшим большую помощь в работе над книгой, автор выражает глубокую благодарность.

В наше время слово «провокация», по-прежнему оставаясь зловещим, стало от частого употребления слишком привычным, восприятие его притупилось. Так было не всегда. Заимствованное при Петре I в Западной Европе, в широкий речевой обиход оно вошло в России лишь в начале XX века, в связи с деятельностью политической полиции, с запозданием отразив почти столетний ее опыт. Строго однозначной трактовки это понятие никогда не имело, но общее во всех предлагавшихся и бытовавших толкованиях заключалось в том, что они так или иначе были связаны с — центральной для исторических судеб России проблемой противостояния власти и общества (вопрос о провокации в ходе военных действий и в дипломатии мы оставляем в стороне).

Первый, не самый распространенный тогда вариант обвинения в провокации адресовался политике самодержавия в целом. Под таким углом зрения рассматривал, например, всю политическую историю России в XIX веке — от Александра I до Александра III — В.О.Ключевский. Правительство, записал он в апреле 1906 г. в дневнике, «вело чисто провокаторскую деятельность: оно давало обществу ровно столько свободы, сколько было нужно, чтобы вызвать в нем первые ее проявления, и потом накрывало и карало неосторожных простаков»; «общественное недовольство поддерживалось неполнотой реформ или недобросовестным, притворным их исполнением», и в результате даже открытая оппозиция загонялась в «подпольную крамолу» [16] Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IX. М., 1990. С. 341–343. . Царствование Николая II предоставило достаточно новых фактов в подтверждение такой характеристики.

Оговорки Ключевского относительно невольного провокаторства таких деятелей, как Сперанский или Александр ІГ, не означает, что все это обобщение — не более, чем метафора. Мысль о виновности правительства в возникновении и развитии революционного движения входила существенной частью в идеологию русского либерализма, определяя сложное отношение либералов к действиям революционеров. Но Ключевский-ученый уловил при этом определенную закономерность, действовавшую даже раньше, чем со времен Александра I, на протяжении нескольких столетий. Она объясняет циклический и вместе с тем кризисный характер развития России: взаимное провоцирование насилия сверху и снизу формировало механизм, который препятствовал преобразованию традиционного общества, консервируя устаревшие институты, вызывая антицивилизационные повороты в политике, способствуя распространению радикальных и экстремистских взглядов и настроений [17] Кантор В. К. Насилие как провокация цивилизационных срывов в России // Вопросы философии. 1995. >6 5. С. 39–47. .