Вадим Евсеев - Футбол без цензуры. Автобиография в записи Игоря Рабинера

Мы никогда не голодали, но и не шиковали. Родители жили от зарплаты до зарплаты. Трое детей, а еще с нами бабушка по маминой линии жила. Оба деда погибли в Великой Отечественной. Семья воспринимала такую жизнь как нормальную и единственно возможную. Ни о какой загранице никто из нас и не мечтал.

Лишних вещей у меня не было. Сестра – единственная из нас, кто учился по-настоящему хорошо – и та не стала одиннадцать классов заканчивать, а пошла работать и в вечернюю школу. Из-за того, что надо было деньги зарабатывать…

Лет в пятнадцать я около железнодорожной станции «Мытищи» каким-то образом выиграл в лотерею 25 рублей. Считается, что все такие барабаны – лохотрон, а мне почему-то повезло. Рубль, потраченный на билет, я взял у сестры. И весь этот четвертной принес домой и ей отдал. Знал, что ей нужнее…

Мама следила за тем, чтобы мы были сытыми, и я никогда не чувствовал никакого дискомфорта. Она успевала после работы приготовить ужин на всех, и мы как-то даже и не задумывались, чего ей все это стоит. Потому она и стала работать в школе, что всё рядом.

Сестра родилась еще в старой квартире, в Москве. А потом переехали – по-моему, в 1970-м. Брат родился летом того года уже в Мытищах, на Новомытищинском проспекте. Ту квартиру мы продали лет пять назад.

И я никогда не жалел, что семья перебралась из столицы в Мытищи – в родном городе всегда чувствовал себя комфортно и в Москву так и не переехал. Хотя возможностей уже во время карьеры игрока было море…

Сейчас думаю, что как младший из троих детей был у родителей любимчиком. По крайней мере меня никогда не били – ни мама, ни отец. Хотя от сестры и брата слышал, что им порой доставалось. Может, и ремешком – но не в большом количестве. В любом случае у меня нет такого перед глазами, чтобы родители были какими-то деспотами. Разве что изредка, когда сестра с братом их доводили. Тем более что у Светы с Сергеем разница в возрасте маленькая и они могли беситься вместе. А мне, например, и в голову не приходило лезть с ними драться – какое там, если они на восемь и шесть лет старше меня?

Меня родители просто ругали. Около станции «Тайнинская» был какой-то завод. И как-то раз мы с братом принесли оттуда домой ведро с гильзами. Для чего, зачем? Тогда мама на нас подняла голос прилично.

Какие подарки она тогда мне дарила – уже не помню, а когда повзрослел, стала дарить книги. Однажды вручила несколько томов «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына, и я их целиком прочитал. Мне вообще нравится литература об истории страны – так, книгу о династии Романовых проглотил залпом.

Родители никогда на меня не давили, не говорили, кем я должен стать. Главное – хорошим человеком. Я по жизни никому не желал зла и не делал плохих вещей: чтобы кому-то было плохо, а мне за счет этого – хорошо. Это во мне мама и заложила. Она больше всего моим воспитанием занималась.

Мама у меня интеллигентная – недаром такую литературу читала, и пусть не сразу, но я к ней тоже пристрастился. А когда рос, был типичным пацаном из футбольной школы. Помню, к нам в «Динамо» пришла женщина из Дома моды Вячеслава Зайцева – учить нас этикету. Но это было бесполезно – нам, балбесам, лишь бы побеситься, в трясучку на деньги поиграть. Какие там премудрости этикета…

Да, насчет зла. Когда я в «Локомотив» пришел, однажды случилась такая история. Олег Терехин познакомил с людьми, которые пригоняли из Германии машины. Они мне «Мерседес» привезли, потом Юрке Дроздову. А через какое-то время я захотел другую машину, отдал человеку 40 тысяч долларов – и он пропал.

Потом его нашли. Он ведь кинул не только меня – еще Женю Харлачева, других людей. Харлей вплотную занялся его поисками. Нашел. Через знакомых из серьезного мира, с которым шутки плохи. Денег он не вернул – их у него не было уже давно. То ли болел чем-то, то ли еще что.

И вот эти братки нас с Женей спросили: «Что с ним делать?» Вопрос стоял о жизни и смерти. Даже так.

Мы ответили: пускай живет. Что с этим человеком было дальше, не знаю, больше мы его никогда не видели. Но со своей стороны сделали все, чтобы ему не причинили зла. Пожалели, потому что как живого человека убить можно?

И я считаю, что потом это добро ко мне вернулось. И в плане спорта – поднялся как футболист. И по части денег – зарабатывать стал намного больше. А если бы сказал тогда: «Мочите его» – кто знает. Мне бы это в жизни обязательно аукнулось.

Иногда задумываюсь, кем бы стал, если не футболистом. И понимаю, что в те годы могло бы получиться по-всякому. Затянуло бы не в ту компанию – и стал бы… одним из тех. Рэкетиром, бандитом. В начале 90-х все могло случиться. Соблазн-то был велик – деньги там крутились намного более легкие, чем у простых людей. И все это видели.

На моих глазах создавались группировки. Старшие ребята, кто школу заканчивал, уже туда подтягивались, девушки с ними специфические ходили. Потом уже появились малиновые пиджаки, стволы… Меня от всего этого футбол отвел.

Бандиты ведь тоже, наверное, из нормальных до того ребят получаются. Просто жизнь так складывается, что оказываются не там, не тогда и не с теми. А потом наступает какой-то момент, когда внутри рушатся барьеры, что можно и что нельзя. Смещаются ориентиры.

В моей жизни таких эпизодов, слава богу, не было. Я не могу не то что убить человека, но даже сознательно причинить боль. Не мое это. К счастью.

Вот сказать в горячке что-то необдуманное могу, и не раз делал это. Но, когда остываю, понимаю, что был не прав. И готов признать свою ошибку.

В 2006 году играли с «Динамо». Перед игрой, помню, по бумажке зачитывали воззвание против расизма. Игра с «бело-голубыми» была принципиальной, а за нас вышел темнокожий полузащитник Кингстон, которого взяли из «Крыльев», а потом еще он выступал за шотландский «Хартс».

Начали здорово, быстро повели – 2:0. И тут Кингстон ни с того ни с сего врезается в колено динамовцу. Чистая красная карточка – даже спорить не о чем! И мы на весь оставшийся матч – вдесятером.

В перерыве я сорвался. Захожу раздевалку и при главном тренере Славолюбе Муслине и при всей команде подхожу к Кингстону: «Ты чего, черная обезьяна? Мы тут читаем на весь стадион, чтобы вас не оскорбляли, а ты нас всех подставляешь. Ты что, особенный, что ли?!» Когда я читаю слова Бранислава Ивановича, что по характеру я похож на Джона Терри, почему-то думаю, что именно в тот момент Бано понял, с кем дело имеет.

Кингстон даже не встал. Обычно эти ребята вспыльчивые, особенно когда такие слова. Но тут он, видимо, понимал, что по-игроцки был не прав, и ничего мне не сказал. В итоге мы выиграли. А я после игры извинился перед ним. Никто меня об этом не просил – сам подошел и извинился. Потому что был не прав и на самом деле ни о какой расе ничего плохого не думаю. Просто психанул.