Георгий Арбатов - Дело: «Ястребы и голуби холодной войны»

Скромный, мягкий в общении с собеседниками и в то же время обладающий быстрой реакцией и острым умом, Дэвид Рокфеллер был приятен в любой компании и любой обстановке. Он был воплощением «старых денег» и «старой знатности», человеком уже не первого поколения большой семьи, выросшим в богатстве и почтении окружающих, но упорно отстаивающим свое «я», «я» скромного, любящего хорошую, спокойную компанию человека. Своим безупречным воспитанием, манерами и вниманием к окружающим он просто удивлял незнакомых с ним людей.

В политике Д. Рокфеллер был убежденным сторонником республиканской партии и, вместе с тем, столь же убежденным сторонником нормализации отношений с СССР. Отсюда и его активное участие в Дартмутских встречах, организованных специально для советско-американского диалога еще президентом Эйзенхауэром. Я тоже участвовал в этих встречах и хотел бы рассказать о двух эпизодах, связанных с Рокфеллером и имевших место во время этих встреч.

Один из них относится к встрече, состоявшейся в Киеве. Как-то Рокфеллер отозвал меня в сторонку и спросил, удобно ли попросить советских организаторов отпустить домой раньше окончания конференции двух его дочерей, тоже входивших в состав американской делегации?

– Видите ли, – объяснил он. – У нас в семье принято, что наши дети, став студентами, сами зарабатывают деньги, которые надо платить за учебу, и дочки заключили договор: во время летних каникул будут работать в ларьке на пляже – продавать прохладительные напитки и сладости. Им надо ехать.

Их, конечно, отпустили, подивившись этой добротной традиции одной из богатейших семей Америки.

Второй эпизод связан с Дартмутской конференцией в Тбилиси. Вскоре после приезда грузинские товарищи устроили загородный ужин для части нашей и американской делегаций. Проходил он по всем правилам грузинского гостеприимства, и в город мы возвращались довольно веселыми. В дороге родилась идея – пойти завтра в баню, но мнения разошлись – в какую: исторически традиционную или современную. Большинство высказалось за первую. Когда приехали домой и вышли из машин, Рокфеллер отвел меня в сторону и спросил, а что значит традиционная, удобно ли ему, пожилому, солидному, семейному человеку, туда идти? Я невольно в ответ рассмеялся и сказал:

– Вы, Дэвид, наверное, забыли, в какую страну приехали. Здесь вам в этом смысле нечего бояться.

Сейчас, имея в виду произошедшие в нашей стране перемены, я бы, наверное, не решился так уверенно успокаивать почтенного банкира.

На следующий день я и еще два-три члена нашей делегации нежились в маленьком бассейне, пока банщик в трусах и коротком фартуке мылил и тер самого смелого из нас, решившегося первым пойти на эту процедуру. Но вот настала очередь Рокфеллера. Он лег на мраморную плиту и попал в руки банщика. Тот, узнав, с кем имеет дело, старался вовсю. И успокаивал клиента: «Ничего, ничего. Я недавно самого Фиделя Кастро мыл, и тому понравилось». Мы покатывались от смеха, и Рокфеллер нам вторил.

И еще один штрих. Дэвид, как и другие члены семьи, был воспитан в понимании того, что большие деньги несут с собой и большую ответственность, в том числе ответственность перед обществом. Потому Рокфеллеры финансировали создание медицинского научно-исследовательского института, покупку многих произведений искусства (которые сейчас выставлены в зданиях правления банка, но со временем, несомненно, будут перенесены в музеи для всеобщего обозрения), создание консерватории Джилльарди, строительство одной из достопримечательностей Нью-Йорка – комплекса зданий Рокфеллеровского центра в Манхеттене. (Внутренняя часть главного из этих зданий расписана, кстати сказать, мексиканскими художниками крайне левых убеждений.)

Сенатор Уильям Фулбрайт был одним из самых прогрессивных американских парламентариев. Он придавал большое значение воспитанию молодежи в интернационалистском духе. Марксистом он, разумеется, не был и термина этого не употреблял, но суть была именно в этом: выделить средства для обучения американских студентов за рубежом и зарубежных – в США, а также создать в разных странах международные учебные центры, чтобы освободить молодежь от национализма, привить ей более широкие представления о мире.

Особую известность сенатор приобрел как непримиримый противник милитаризма, агрессивных авантюр и гонки вооружений. Его книга на эту тему – самонадеянность силы – приобрела международную известность.

Он, естественно, был противником «холодной войны» и сторонником нормализации советско-американских отношений. У меня есть и личная причина быть ему благодарным – Фулбрайт написал весьма благожелательное предисловие к одной из моих книг о советской внешней политике, изданных в США.

Так что в американском парламенте была реальная и весьма слышимая в стране оппозиция милитаризму и империалистической политике правительства, представляемая далеко не одним сенатором Фулбрайтом, но весьма ярко олицетворяемая им.

С Торнтоном меня заочно познакомил мой друг, обозреватель и корреспондент телевидения Валентин Зорин. Примерно за полгода до моей первой поездки в США он был там и интервьюировал Торнтона. Заодно рассказал ему обо мне и новом институте, который я начал создавать. Сказал также, что институт собирается приглашать интересных людей.

– Вроде меня, – пошутил Торнтон.

– Да, да, и вас, возможно, тоже, – ответил ему Зорин.

Когда по возвращении в москву Зорин рассказал мне об этом разговоре, я всерьез задумался: а почему бы действительно не начать приглашения с Торнтона? Он был известен как один из руководителей программы быстрого развертывания производства боевых самолетов в годы войны, когда он пришел в правительство с группой молодых людей (их потом прозвали «торнтоновскими вундеркиндами») и сумел добиться в самолетостроении чудес – таких же, как Кайзер в судостроении. После окончания войны его пригласили стать главным управляющим «империи» Форда; оттуда Торнтон перешел главным управляющим в самолетостроительную фирму Хьюза, а потом решил работать уже только на себя: купил захудалую, балансирующую на грани банкротства фирму «Литтон индастриз» и за несколько лет превратил ее в гиганта по производству авионики, а затем систем управления для военных самолетов и ракет.

И мы его пригласили. Это был наш первый американский гость, и программу для него подготовили прекрасную: Москва, Ленинград, еще строившийся тогда автозавод в Тольятти и много других интересных мест, встреч и посещений.

Я решил вместе с моей помощницей Инной Шейдиной (она же – переводчик) сопровождать нашего гостя во время всей поездки. В Ленинграде мы посетили завод «Светлана», и в частности цех, где изготавливали полупроводниковые элементы для компьютеров и других сложных технических изделий.