Лада Акимова - Загадочная Шмыга

Она это знает по себе и всегда опасается за связки. И бережет горло.

Пройдет много лет, и в одном из интервью она вновь приоткроет завесу своей женской жизни. «Владимир Аркадьевич сделал из меня актрису, а с Анатолием Львовичем я почувствовала себя женщиной, — произнесет она и смущенно улыбнется. И, так же смущаясь, добавит: — Я знаю, что без этого человека не могу жить, и он не может. Думаю, это и есть моя вторая половинка, которую я искала до сорока с лишним лет. Мне кажется, что этот брак сделал меня настоящей женщиной… И только с Кремером я почувствовала себя защищенной».

Она окунулась в этот сладкий, доселе неизвестный ей омут с головой. Раньше она только слышала о том, что любовь окрыляет. А теперь испытала подобное на себе. Иногда сама себя спрашивала, а что же она испытывала к Канделаки, к Борецкому. И сама же отвечала — тоже любовь. Ведь иначе она не связала бы с предыдущими мужьями свою жизнь.

Но любовь в юности и в зрелости — не одно и то же. Не зря же мудрые люди говорят, что любовь в зрелом возрасте — самое прекрасное, но и самое опасное, что может быть. И самое сильное чувство, которое только способен пережить человек. Потому что последнее — оно всегда сильное.

Она любит и любима. И это самое главное. А все остальное… Порой она ловила на себе косые взгляды, наверное, кто-то и осуждал ее, а кто-то и завидовал.

Однажды она услышит в театре: «За ней такие мужики готовы ухаживать, а она… Стоило уходить от Канделаки к этому…» Она слегка притормозит возле компании, поздоровается и побежит дальше. Но только с того дня с человеком, который произнес эту фразу, она перестанет здороваться. Понимает, что это юношеский максимализм, но ничего с собой поделать не может. Так уж ее воспитали родители.

В свою личную жизнь она практически никого не пускала, ревностно охраняя то, что принадлежит только ей. И мало кто знал, как порой ей становилось невыносимо больно и одиноко. Она не роптала. «Делай что должно, и будь что будет» — это тоже стало девизом ее жизни.

— Танька! — Одна из подруг буквально рвала и метала на ее крохотной кухоньке. — Ну что ты за дуреха такая! За свою любовь надо бороться. За мужика тоже надо бороться. Да поставь же ты ему ультиматум, наконец. Так и скажи — выбирай: либо она, либо я. Ну сколько же можно себя изводить? Ты же скоро в тень превратишься!

Она сидела напротив подруги и практически ничего не слышала из того, что ей говорят. Она разом ослепла и оглохла.

Откуда у нее появилась такая уверенность, что Кремер пришел к ней навсегда, она не могла объяснить. Но уверовала. Совершенно искренне. И ведь ничего не екнуло, когда он уехал на гастроли в Югославию.

Звонок телефона застал ее практически в дверях — вечером спектакль, а она привыкла приезжать в театр за несколько часов. Не торопясь распеться, «проверить» голос, не торопясь загримироваться. Пока доберешься из Бескудникова… В день спектакля она к телефону не подходила, а тут звонок был настолько настойчив, что все-таки решила снять трубку. «Может быть, Толя, — промелькнуло в голове, — он же сегодня прилетает».

Интуиция не обманула. На том конце провода был ее муж. Голос показался глухим и чем-то то ли расстроенным, то ли озабоченным. Она «отчиталась» на тот случай, если он захочет перекусить без нее. Она будет вечером, у нее спектакль. То, что услышала в ответ, не умещалось в ее голове. Кремер сказал, что едет к Розе. «Я должен поехать». Единственное, что выдавила из себя, было: «Спасибо, что позвонил». И положила трубку. Тупо посмотрела в окно. Ей показалось, что идет дождь. Все правильно — октябрь на дворе, самое начало. Осень. В ее жизни в первую очередь.

Позвонила подруге на работу: «Сможешь сегодня вечером прийти ко мне на спектакль?»

— Таня! — Подруга возникла на пороге гримерной после спектакля. — Что с тобой? Что-то случилось?

— А что? — Она сделала вид, что тщательно снимает грим. — Я плохо сыграла?

— Значит, так: пока ты будешь работать звездой, принимая букеты и раздавая автографы, я поймаю машину и отвезу тебя домой.

— А без звезды никак нельзя обойтись?

— Разозлилась? Вот и хорошо.

И уже дома на кухне:

— Та-а-а-ня! — Голос прорывался словно сквозь вату. — Ты слышишь меня?

— Да, слышу. У меня скоро премьера. Придешь посмотреть на Шмыгу с револьвером?

Подруга поняла, что несколько переборщила. Личная жизнь — на то она и личная. И посторонним, пусть даже дружба длится десятилетиями, туда вход воспрещен.

— Справишься?

— С револьвером?

— Ну и с ним до кучи…

— Все будет хорошо! Будем жить!

С некоторых пор эти слова станут для нее своего рода молитвой. Она считала, что надо говорить именно так. Даже если ты сама себя обманываешь, не важно. Все будет хорошо, и точка.

Ей ничего не стоило взять больничный лист. Просто прийти в поликлинику и сказать, что «голос не звучит». И ни один врач не взял бы на себя смелость нести за нее ответственность. А вдруг сорвет голос, и что тогда? Все просто: она возьмет больничный, а Любовь Яровую на премьере сыграет другая актриса.

— Ну что, Татьяна Ивановна? — спросила она свое отражение в зеркале. — Струсим и возьмем больничный? Будем себя жалеть и упиваться собственным горем, благо на Яровую назначена не ты одна и тебя есть кому заменить? А вот и фигушки!

В зеркале отразилась комбинация из трех пальцев. И через секунду большой палец правой руки был поднят вверх.

— Вот так-то лучше! — рассмеялась она своим жестам. — Играем, Татьяна Ивановна!

Пройдет много лет, и на своем юбилейном вечере в январе 2009 года, превозмогая боль, она будет петь и танцевать номер из спектакля «Джулия Ламберт». И в самом финале, допев: «Когда мне стукнет шестьдесят, я буду выглядеть на сорок», поднимет большой палец правой руки вверх. Зал замрет, а потом взорвется громом аплодисментов. Выходя на сцену в роли Джулии, она иногда делала именно так. Но то по роли… Сегодня же подняла большой палец сама для себя — несмотря на чудовищную боль в ноге, она смогла сделать номер!

В финале же творческого вечера, когда все страхи, боли остались позади — вот и не верьте после этого тем, кто утверждает, что сцена лечит, она знает это по себе, — благодаря всех, кто пришел на этот вечер, кто выступал на нем, она произнесла: «А труппа! Посмотрите, какая у нас замечательная труппа. А кто-то еще говорит, что оперетта умирает. Да никогда этого не будет. Вот как я сказала так, — и она вновь подняла большой палец вверх, — и сделаю теперь вот так!» Зал грохнул от ее комбинации из трех пальцев.

Она сегодня — победительница и имеет право чуточку похулиганить на сцене. Не по роли, а от себя лично. Ох, видимо, не зря «ее любимый Кремер» называет ее хулиганкой. Сидит в ней, сидит частица черта.