Саймон Монтефиоре - Потемкин

Мастер импровизации Потемкин «взял на себя обязанности шеф-повара, — весело сообщала Екатерина Гримму, — принц Нассау — поваренка, а генерал Браницкий — пекаря». После обеда Потемкин продемонстрировал «жирандоль» — фейерверк, представлявший собой вензель Екатерины, озаренный 4 тысячами ракет, и еще одно «извержение вулкана». В XVIII веке фейерверки, вероятно, были для глав государств такой же рутиной, как для сегодняшних — посещения заводов и молодежных центров. Интересно лишь, удалось ли этому зрелищу заставить монархов забыть о потемкинской стряпне. Екатерина говорила, что «их величествам никогда не прислуживали такие высокопоставленные и такие неумелые слуги», но обед был «так же хорош, как и плох». Австрийский император высказался более определенно: «Обед состоял из абсолютно несъедобных блюд».

Сбывались и тайные надежды императора. «Неразбериха здесь царит невероятная, — сообщал он своему фельдмаршалу Ласси. — На судах больше людей и вещей, чем могут увезти приготовленные экипажи, а лошадей мало». Потирая руки с истинно германским чувством превосходства над русскими, он «искренне хотел знать, чем же все это кончится», и мученически вздыхал: «За что такое наказание?» [724] Там же.

Улучив момент, Иосиф отвел в сторону де Линя: «Мне кажется, эти люди хотят войны. Готовы ли они к ней? По-моему, нет; я, во всяком случае, не готов». Херсонские корабли и укрепления он уже осмотрел. Русские развернули настоящую гонку вооружений, но император полагал, что шоу устроено, «чтобы пустить пыль нам в глаза. Все непрочно, все сколочено наспех, потрачена куча денег». Иосиф упорно отказывался признать, что увиденное произвело на него впечатление. Но в чем он не ошибался, так это в том, что великолепная поездка и достижения Потемкина толкали Екатерину к войне.

Светлейший хотел лично обсудить с Иосифом возможность войны и, явившись к нему однажды утром, изложил политические и территориальные претензии России к Османам. «Я не знал, что он хочет так много, — подумал Иосиф. — Я полагал, что им вполне достаточно Крыма. Но что они сделают для меня, если я вступлю в войну с Пруссией?» [725] Ligne 1827-1829. Vol 24. Р. 4-8.

Два дня спустя Екатерина II Иосиф в большой черной карете с екатерининским шифром на дверях прибыли к первым постройкам Екатеринослава. Когда их величества заложили первые камни будущего собора, Иосиф шепнул Сегюру: «Императрица положила первый камень, а я — последний». [726] Segur 1859. Vol. 2. P. 46-47. На следующий день они двинулись к Херсону через степи, где паслись стада овец и лошадей.

12 мая они въехали в первый город Потемкина через триумфальную арку, надпись на которой бросала недвусмысленный вызов Высокой Порте: «Путь в Византию». Иосиф, уже осмотревший город, имел теперь возможность познакомиться с окружением императрицы. «Один только князь Потемкин, сумасшедший меломан, возит с собой 120 человек музыкантов, — отмечал император, — а артиллерийскому офицеру, получившему ужасный ожог рук, пришлось ждать помощи четыре дня». О екатерининском фаворите Иосиф записал, что тот «совершенное дитя». Сегюр ему понравился, а Фиц-герберт показался умным, но скучным. Разумеется, похвалы заслужил «дипломатический жокей», которому, вероятно, достались все остроумие и жизнерадостность, недоданные природой императору: «Де Линь великолепен и прекрасно отстаивает мои интересы». Но страсть императора к инспекциям и тайная зависть не ускользали от внимания русских. Екатерина иронизировала: «[Я] все вижу и слышу, хотя не бегаю, как император». Не удивительно, думала она, что он довел жителей Брабанта и Фландрии до мятежа. [727] Joseph II und Katarina. P. 355, 358 (Иосиф II Ласси 19 и 30 мая 1787); Храповицкий. 15 мая 1787.

Сегюра и де Линя поразили свершения Потемкина. «Мы не могли скрыть своих чувств при виде таких поразительных подвигов», — признавался французский посланник. Крепость была почти окончена; готовые дома могли вместить 24 тысячи человек; «несколько церквей благородной архитектуры»; в арсенале 600 пушек; в порту 200 торговых судов, фрегат и два линейных корабля, готовые к плаванию. Удивление екатерининской свиты было тем больше, что в Петербурге привыкли не верить в строительство Потемкина. Сама Екатерина, которой, несомненно, продолжали нашептывать наветы на светлейшего, сообщала Гримму: «В Петербурге могут говорить что угодно — усердие князя Потемкина преобразило это место, где при заключении мира [в 1774 году] стояла одна хижина, в процветающий город». [728] Segur 1859. Vol. 2. Р. 46-47; Сб. РИО. Т. 23. С. 410 (Екатерина II Гримму 15 мая 1787).

15 мая состоялся спуск на воду трех военных кораблей. Екатерина II Иосиф восседали под балдахинами, украшенными «газом, кружевами, гирляндами, жемчугом и цветами». Один восьмидесятипушечный корабль именовался «Святой Иосиф», но тот, в честь которого судно получило имя, брюзгливо заметил, что «дерево сыро, мачты ужасны» и скоро все развалится. И снова, как на закладке собора, ошибся. [729] Ligne 1809. Р. 42 (де Линь маркизе де Куиньи).

Перед отъездом Екатерина пожелала посетить крепость Кинбурн в устье Днепра, но по Лиману курсировала турецкая эскадра и ехать было опасно. Не показывая вида иностранцам, русские прекрасно понимали, как пристально наблюдают за ними турки. Русский посол в Порте Яков Булгаков прибыл из Константинополя, чтобы обсудить политику по отношению к Османам.

Из Херсона монархи поехали в Крым. Когда Сегюр пошутил по поводу пустынности края, Екатерина парировала: «Если вам скучно в степи, то кто же вам мешает отправиться в Париж?..» [730] Segur 1859. Vol. 2. Р. 54-55.

В степи императорский экипаж окружили 3 тысячи донских казаков в парадной форме, во главе с атаманом. Среди них находился и эскадрон калмыков — наездников, не менее любимых Потемкиным. Казаки продемонстрировали «сильный удар на неприятеля», перепугав своим гиканьем потемкинских гостей, а затем, разделившись на две части, показали сражение. Выносливость их лошадей поразила даже Иосифа: казаки могли проскакать шестьдесят верст за один день. «Никакой другой кавалерии в Европе это не под силу», — констатировал Нассау. [731] Сегюр 1989. С. 449, 453-454; Aragon 1893. Р. 154-158 (Нассау-Зиген жене, май 1787).

В Кизыкермене, в семидесяти пяти верстах к северо-востоку от Херсона, царский поезд остановился у небольшого каменного дома и нескольких палаток, украшенных серебром, коврами и драгоценными камнями. Когда на следующее утро Александра Браницкая представила императрице казацких офицеров, самое сильное впечатление на дипломатов произвела жена атамана: на ней было длинное платье, сотканное из золотой парчи, а на голове соболья шапка, шитая жемчугом.

На рассвете Иосиф и Сегюр вышли в плоскую, голую степь. Трава простиралась до горизонта.