Филипп-Поль де Сегюр - История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта

Это собрание в Дрездене могло лишь вызывать самые разнообразные чувства. Наполеон, стараясь понравиться, полагал, что этим он удовлетворил всех. Дожидаясь в Дрездене результата движения своей огромной армии, многочисленные колонны которой еще проходили через земли союзников, Наполеон преимущественно занимался политикой.

Генерал Лористон, французский посол в Петербурге, получил приказание просить у русского императора разрешения приехать в Вильну для сообщения ему окончательных предложений Наполеона. Генерал Нарбонн, адъютант Наполеона, поехал в Главную императорскую квартиру к Александру, чтобы уверить его в мирных намерениях Франции и постараться, как говорят, заманить его в Дрезден. Архиепископ Миланский был послан, чтобы направлять порывы польского патриотизма. Саксонский король ожидал, что ему придется потерять Великое герцогство, но льстил себя надеждой получить более солидное вознаграждение.

Между тем все обратили внимание в первые же дни, что прусский король не появился при императорском дворе. Скоро, однако, сделалось известно, что вход к этому двору был ему как будто воспрещен. Этого монарх испугался сам, и тем больше, чем меньше был виноват. Его присутствие могло стеснять, но, поощряемый Нарбонном, он все-таки решился приехать. Когда сообщили о его приезде императору, тот рассердился и сначала даже отказался его принять. Что ему нужно? Достаточно уже его назойливых писем и постоянных требований! К чему еще надоедать своим присутствием? Чего он хочет? Но Дюрок настаивал. Он напомнил Наполеону, что Пруссия может понадобиться в борьбе против России, и тогда двери императора открылись для прусского короля. Его приняли с почестями, приличествующими его высокому рангу. От него были получены новые уверения в преданности, которую он, впрочем, доказал уже много раз.

Говорят, что именно тогда ему была дана надежда на получение русских балтийских провинций, куда он должен был отправить свои войска, а также что после завоевания их он должен будет просить инвеституру у Наполеона. Рассказывали еще, хотя очень неопределенно, что Наполеон предоставил прусскому наследному принцу право добиваться руки одной из своих племянниц. Ценой этих услуг Пруссия должна была оказать ему помощь в этой новой войне. Наполеон хотел, по его словам, испытать короля. Таким образом Фридрих, сделавшись союзником Наполеона, мог бы сохранить свой ослабленный престол. Но не было никаких доказательств, подтверждавших, что такого рода союз соблазнял прусского короля, подобно тому, как одна только надежда на такой союз соблазнила испанского принца.

Таким в то время было подчинение правителей власти Наполеона.

Между тем Наполеон всё еще ждал результата переговоров Лористона и генерала Нарбонна. Он надеялся победить Александра одним только видом всей своей армии и в особенности внушительным блеском своего пребывания в Дрездене. Спустя несколько дней он сам сознался в этом в Познани, отвечая генералу Дессолю: «Собрание в Дрездене не склонило Александра к миру, поэтому ждать мира можно только от войны!»

В этот день он говорил только о своих былых победах. Это выглядело так, будто он сомневался в будущем и возвращался в прошлое, считая необходимым вооружить себя самыми славными воспоминаниями, чтобы встретить большую опасность. Очевидно, что теперь Наполеон чувствовал необходимость обманывать самого себя мнимой слабостью характера противника. Поскольку время большого похода приближалось, он сомневался в его определенности, поскольку не обладал более ни сознанием своей непогрешимости, ни воинственной уверенностью, которую придают огонь и энергия молодости, ни тем инстинктом успеха, который эту определенность порождает.

Впрочем, эти переговоры были не только попыткой к миру, но и военной хитростью. Он надеялся таким путем повлиять на русских, которые окажутся либо достаточно небрежными, и силы их будут разбросаны, что даст возможность Наполеону захватить их врасплох, либо же, собрав свои силы, они станут настолько самонадеянными, что осмелятся его ждать. И в том и другом случае война кончилась бы одним решительным ударом и победой.

Но Лористон не был принят Александром.

Что же касается Нарбонна, то он не заметил у русских ни уныния, ни похвальбы. Из всего того, что говорил император, Нарбонн заключил, что там предпочитают войну постыдному миру, однако всё же русские будут остерегаться вступать в бой с таким опасным противником и сумеют принести какие угодно жертвы, чтобы затянуть войну и отбить у Наполеона охоту к ней.

Этот ответ, полученный Наполеоном в самый разгар его славы, был оставлен им без внимания. Если уж надо сказать все, то я прибавлю, что один важный русский сановник [15]тоже содействовал заблуждению императора. Думал ли он это в действительности, или же только притворялся, но этому сановнику всё же удалось убедить Наполеона, что русский император всегда отступает перед затруднениями и что неудачи легко повергают его в уныние. К несчастью для Наполеона, воспоминание об уступчивости Александра в Тильзите и Эрфурте подкрепляло это ложное мнение!

Наполеон оставался в Дрездене до 29 мая, гордясь уважением, которое он знал как отблагодарить, демонстрируя Европе принцев и королей, представителей древнейших семейств Германии, которые теперь составляли многочисленный двор правителя, возвысившего себя самостоятельно. Видимо, он наслаждался, умножая шансы в великой игре фортуны, общаясь с ними в обычной манере и приучая к ним всех, в том числе самого себя.

Наконец, сгорая нетерпением поскорее победить русских и прекратить немецкие изъявления чувств, стеснявшие его, Наполеон покинул Дрезден. В Познани он оставался лишь столько времени, сколько это было нужно, чтобы понравиться полякам. Он не поехал в Варшаву, так как война не требовала этого, а там он нашел бы только политику. Он остановился в Торне, чтобы осмотреть его укрепления, склады и войска.

Там его ушей достигли жалобы поляков, которых наши союзники беспощадно грабили и оскорбляли. Наполеон обратился к Жерому со строгими упреками и даже угрозами. Но он понимал, что напрасно расточает их, так как действие его слов теряется среди слишком быстрого движения войск.

Притом же всякая вспышка у него быстро проходила, и тогда, поддаваясь чувству природной доброты, он сожалел о своей вспыльчивости и даже старался смягчить причиненную им неприятность. Вдобавок он мог упрекнуть себя в том, что сам был причиной беспорядков, так сильно раздражавших его. Если запасов провианта и было достаточно, и они были хорошо распределены на расстоянии от Одера до Вислы и Немана, то всё же не хватало фуража, не так легко перевозимого, и наши кавалеристы бывали вынуждены резать зеленую рожь на корню и снимать соломенные крыши с домов, чтобы дать корм лошадям. Правда, они не ограничивались только этим; но если дозволяется одно бесчинство, то как запретить другие?