Филипп-Поль де Сегюр - Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I

Они быстро удалились; но около десяти часов вечера им встретилась небольшая речка, протекавшая в глубоком овраге; надо было переправляться через нее поодиночке, как через Днепр. Казаки, ожесточившиеся на этих несчастных, преследовали их по пятам. Они воспользовались этим моментом; но Ней прогнал их несколькими выстрелами. С трудом одолели эту преграду, а час спустя голод и усталость заставили их остановиться на два часа в каком-то большом селе.

На следующий день, 19 ноября, с полуночи и до десяти часов утра, они двигались вперед, не встречая других врагов, кроме гористой почвы; но тут колонны Платова появились снова, и Ней повернулся к ним лицом, опираясь на опушку леса. В продолжение всего дня его солдаты видели, как неприятельские ядра опрокидывали деревья, защищавшие их, и разбивали их бивуаки. У французов были лишь мелкие пушки, которыми нельзя было сдерживать артиллерии казаков на достаточном расстоянии.

Когда наступила ночь, маршал подал сигнал, и все двинулись к Орше. Еще накануне туда был послан просить помощи Пшебендовский и пятьдесят кавалеристов. Они должны были уже прибыть туда, если, впрочем, неприятель еще не занял города.

Офицеры Нея в заключение сказали, что хотя и на остальной части пути они встретили немало жестоких препятствий, но о них, говорили они, не стоит рассказывать. Тем не менее они все время приходили в восторг при имени своего маршала и заставляли других разделять их восхищение, потому что даже равные ему по чину не думали завидовать ему. К тому же Ней не придавал всему этому никакого значения. Поступая так геройски, он делал только то, что ему было свойственно, и если бы не блеск его славы, отражавшийся во всех взорах, и не всеобщие восторги, он и не заметил бы, что совершил геройский подвиг [241]!

И этот восторг не был неожиданностью. Каждый день за это последнее время кто-нибудь отличался: то Евгений — 16 ноября, то Мортье — 17 ноября; но Нея с тех пор провозгласили героем отступления!

Едва пять переходов отделяют Оршу от Смоленска. В такой короткий промежуток времени приобрести такую славу! Как мало нужно времени и пространства для того, чтобы обессмертить себя!

Когда Наполеон, находившийся в двух лье, узнал, что явился Ней, он подскочил от радости и воскликнул:

— Значит, я спас своих орлов! Я отдал бы триста миллионов из своей казны для того, чтобы откупиться от потери такого человека [242]!

Итак, армия в третий и последний раз перешла через Днепр, — реку, наполовину русскую, наполовину литовскую, но истоки которой всецело русские. Она течет с запада на восток до Орши, где как бы собирается проникнуть в Польшу; но литовские возвышенности, препятствуя этому нашествию, заставляют ее поворотить круто на юг и служить границей обеим странам.

Восемьдесят тысяч русских под начальством Кутузова остановились перед таким незначительным препятствием. До сих пор они были скорее зрителями, чем виновниками наших побед. Мы больше не видели их; армия избавилась от пытки видеть их радость.

Во время этой войны, как это всегда случается, характер Кутузова сослужил ему больше, чем его таланты. Пока нужно было обманывать и замедлять, его лукавый характер, его леность, преклонный возраст действовали сами по себе; он оказался для этого подходящим человеком, но не был таковым потом, когда надо было наступать, преследовать, предупреждать, нападать.

Под Смоленском Платов перешел на правую сторону большой дороги, как бы для соединения с Витгенштейном. Все военные действия переместились туда.

Двадцать второго ноября мы с трудом двинулись из Орши к Борисову по широкой дороге, обсаженной двойным рядом больших берез, по талому снегу, по глубокой жидкой грязи. Более слабые тонули в ней; она же задержала и отдала казакам тех из раненых, которые, полагая, что морозы установились прочно, променяли в Смоленске свои повозки на сани.

Среди этой всеобщей гибели случилось одно событие, как бы выхваченное из древней истории. Два моряка-гвардейца оказались отрезанными от своей колонны толпой казаков, накинувшихся на них. Один струсил и хотел сдаться; другой, продолжая отбиваться, крикнул ему, что, если он сделает подобную подлость, он убьет его. Действительно, видя, что его товарищ бросил свое ружье и протягивает руки неприятелю, он выстрелил из ружья и убил его в руках казаков! Потом, воспользовавшись изумлением противников, он быстро снова зарядил свое ружье и стал грозить наиболее наступавшим из них. Таким образом, он держал их на почтительном расстоянии и, отступая от дерева к дереву, добрался до равнины и присоединился к своим.

В первые дни после похода на Борисов в армии разнесся слух о взятии Минска. Даже командиры с унынием смотрели по сторонам: их воображение, измученное таким длинным рядом ужасных зрелищ, предвидело еще более мрачное будущее. В частных беседах многие говорили, что Наполеон, как Карл XII в Украину, привел всю армию в Москву на гибель.

Когда собранные от Березины до Вислы гарнизоны, обозы, свободные батальоны и дивизии Дюрюта, Луазона и Домбровского без помощи австрийцев могли образовать армию в 30 тысяч человек [243], нашлись только малоизвестный генерал и 3 тысячи солдат, которые должны были остановить Чичагова. Известно даже, что эта горсточка молодых солдат была расположена перед рекой, куда адмирал и поспешил согнать их, тогда как это же препятствие оградило бы их некоторое время, если бы они были помещены за ним.

Как всегда бывает, ошибка в общем ведет за собой ошибки в частностях. Минский губернатор был выбран небрежно; это был, говорят, один из тех людей, которые берутся за все и не годятся ни на что. Шестнадцатого ноября он лишился этого города и вместе с ним 4700 больных, военных запасов и двух миллионов порций провианта. Уже пять дней, как слух об этом достиг до Дубровны, и тут узнали о величайшем несчастии.

Этот губернатор удалился в Борисов. Здесь он не сумел ни предупредить Удино, находившегося на расстоянии двух переходов, ни поддержать Домбровского, отступавшего из Бобруйска и Игумена. Домбровский после неприятеля подошел к мосту в ночь с 20 на 21 ноября, однако он прогнал оттуда авангард Чичагова, расположился здесь и храбро защищался до вечера 21 ноября; но тут, расстреливаемый русской артиллерией, громившей его с фланга, он был атакован вдвое большими силами и оттеснен от реки на Московскую дорогу [244].

Наполеон не ожидал этого разгрома: он считал, что предупредил его своими инструкциями, посланными из Москвы Виктору 6 октября. Они предусматривали сильную атаку со стороны Витгенштейна или Чичагова и рекомендовали Виктору держаться вблизи Полоцка и Минска. Кроме того, император требовал иметь около Шванценберга умного, осторожного и сообразительного офицера, поддерживать правильную переписку с Минском и разослать других агентов в различных направлениях.