Виктор Устьянцев - Автономное плавание

- Сходню убрать! Отдать кормовой!

Лодка медленно отошла от пирса, развернулась и пошла к выходу из гавани. Вскоре она растворилась в густом предутреннем тумане.

- Когда ты должен уезжать? - спросила Люся.

- Завтра.

Она вздохнула.

- Ты мне так ничего и не ответила.

- Разве ты сам не знаешь?

- Знаю, но все-таки...

- Нужно официальное подтверждение? - улыбнулась Люся. - Смешной ты, Матвей.

- Ничего смешного не вижу!

- Ну вот и обиделся.

- Я должен быть абсолютно уверен, что ты приедешь, как только я получу комнату.

- Ладно. Ты иди до вечера погуляй, а мне с мамой поговорить надо.

- Она тоже может приехать, как только я получу комнату.

- Спасибо. Я передам ей это.

Он проводил ее до дому и ообрел в парк. Собственно, идти больше некуда. Лодка в море, в бригаде делать нечего. С Курбатовым он уже попрощался. Разве что пообедать? Только сейчас он вспомнил, что еще не обедал, и сразу захотел есть.

В "Шторме", как всегда в эти часы, было немноголюдно. Матвей сел за свободный столик. Но тут же его позвали:

- Садитесь сюда, лейтенант, вдвоем веселее будет. За соседним столом сидел капитан первого ранга Самохин. Матвей присел за его стол.

Самохин уже захмелел. Стоявшая на столе бутылка "перцовки" была на две трети опорожнена. Самохин налил из нее Матвею и себе.

- Давай-ка пропустим по малой, пока суть да дело.

- Спасибо, что-то не хочется. Я зашел только пообедать.

- А что, вас на корабле плохо кормят?

- Мой корабль в море.

- Ну тем более спешить вам некуда. - Самохин поднял рюмку. - Ваше здоровье, лейтенант...

- Стрешнев, - представился Матвей.

- Самохин. Бывший капитан первого ранга.

Матвей удивленно посмотрел на Самохина:

- Но вы же командир бригады траления!

- Значит, знаешь меня? Вот так, брат, бывший комбриг, бывший капитан первого ранга. У меня теперь все бывшее! - Самохин закинул голову и опрокинул рюмку в рот.

Подошла официантка, Матвей заказал обед.

- Принесите-ка еще бутылку этого зелья, - сказал Самохин.

- Не хватит ли вам, товарищ капитан первого ранга? - вежливо напомнила официантка.

- Это, деточка, мне самому виднее.

Официантка пожала плечами и ушла. Самохин опять повернулся к Матвею.

- Завидую вам, лейтенант, у вас все еще впереди: и жизнь, и служба, и карьера! И ошибки! Да-да, и ошибки! У вас будет немало ошибок. Так уж несовершенно устроен человек, что он часто ошибается. И поправляется. Но есть ошибки непоправимые. Знаете, лейтенант, какая самая страшная ошибка? Когда человек теряет самого себя! Вы понимаете?

- Догадываюсь!

- Нет, вы не догадываетесь! Можно отказаться от себя. Был, скажем, ты таким, а обстоятельства заставляют тебя поступить не так, как ты хочешь. И человек поступает вопреки своим убеждениям. Это одно. А я совсем о другом. Страшнее, когда человек сам не замечает, когда и как потерял себя! - Самохин опять наполнил рюмки: - Пейте!

- Спасибо, я больше не буду, - решительно отказался Матвей.

- Как хотите. Вы - офицер другого поколения. А я начинал офицерскую службу в войну. А для нас, тружеников моря, война продолжалась еще долго после ее официального окончания. Мы до пятидесятого года проводили боевое траление. В сорок восьмом у меня друг погиб - мина запуталась в трале, разорвалась под самой кормой. Хороший был парень Володя Стрельцов! Всю войну тралил - ничего, а в сорок восьмом погиб. Обидно?

- Конечно.

- А я вот жив.

- Вам повезло.

- Повезло? Может быть. Мне всегда везло. Может, поэтому я и потерял себя? Или наоборот? Как вы думаете?

- Я не совсем вас понимаю.

- А тебе надо понять, - сказал Самохин, переходя вдруг на "ты". - Надо понять, чтобы ты не совершил своей главной ошибки - не потерял себя.

Официантка принесла Матвею суп, Самохину - еще бутылку "перцовки". Но Самохин отставил ее в сторону и продолжал:

- В твои годы я мыслил широко и самостоятельно, был решителен и смел. Даже дерзок. У меня, брат, голова была забита идеями и реформами. И может быть, мне суждено было бы ходить в адмиралах, если бы я не слишком стремился к этому. Я был слишком тщеславен, и это во мне погубило личность. Кто это сказал, что каждый солдат должен носить в ранце маршальский жезл?

- Кажется, Наполеон.

- Это верно лишь тогда, когда солдат носит этот жезл, но не думает о нем. А я слишком стремился к чинам и славе. Ради этого молчал, когда надо было возражать, поддакивал, когда надо было протестовать, бороться. Я слишком боялся испортить отношения с начальством. А начальство не любит, когда ему возражают. Особенно начальство военное.

- Ну, положим, не все.

- А я и не говорю, что все. Всякие начальники бывают - и умные, и не очень, средние, что ли, ну и глупых еще немало. Умный начальник не должен любить людей слишком уж покладистых. А их любят больше, чем ершистых. У меня в бригаде есть один командир тральщика - Баскаков. Не любил я его. А вот теперь понимаю, что мне надо было на таких, как он, опираться. Это личность!

- Может, время сейчас другое? - спросил Матвей, пытаясь подсказать Самохину хоть какое-то оправдание. Ему было неловко присутствовать при этом самобичевании.

- Нет. Время здесь ни при чем. У меня был период культа своей личности. Вот, думал, добьюсь высокого положения, тогда и покажу свои способности. А когда добился, показывать было уже нечего. Их уже не было, способностей-то, сам убил их в себе. Я стал недолюбливать людей, которые со мной не соглашались. Даже тогда, когда чувствовал, что они в чем-то правы.

- Мне кажется, вы сгущаете краски.

- Нет, дорогой мой лейтенант...

- Стрешнев, - подсказал Матвей.

- Запомню. Теперь запомню. Вот даже такая привычка не запоминать фамилии младших по званию тоже результат этого. Если бы вы были адмиралом, уверяю вас, я сразу запомнил бы вашу фамилию.

- Что же вы думаете теперь делать?

- Придется начинать все сначала. Трудно, ох как трудно начинать все сначала, когда тебе сорок пять! Но надо начинать.

- Как? Ведь с флота вас уволили?

- Да, уволили. Это очень тяжело - прослужить более двадцати пяти лет и быть уволенным за неспособностью. Но не это главное. Главное - верить в себя. И тут уж не важно, где ты будешь. Может быть, даже лучше начинать все, именно все, сначала. У меня нет никакой специальности, кроме военной. Я знаю, что будет трудно. Но лучше начинать с самого трудного. Всегда. Это запомните. И вообще, запомните весь этот разговор, вам может пригодиться урок моего банкротства. Только не служебного, а духовного. Это важнее. Извините, что задержал вас.

- Спасибо вам. За доверие.

- Не стоит. Мне просто надо было сказать кому-то об этом.

- Ну тогда другое дело.

Дверь открыла Надежда Васильевна. На приветствие Матвея ответила довольно сухо. У нес было заплаканное лицо. "Не хочет, чтобы Люся приехала ко мне!" - решил Матвей.