Лев Данилкин - Человек с яйцом

Ровно в тот момент, когда у окраинных ДК неформалы выклянчивают лишние билетики на премьерные показы «Ассы», а на окраинах Степанакерта азербайджанцы гоняются с ножами за своими армянскими соседями, Останкино транслирует на весь СССР «творческий вечер» А. А. Проханова, который рассказывает о своих замыслах, вспоминает об Афганистане, зачитывает отрывки из новых рассказов и отвечает на вопросы зала. Кто-то из зрителей, мужчина в полковничьей форме, спрашивает, не ранит ли его присвоенная ему демократами кличка «соловей Генерального штаба» — на что юбиляр отвечает: «Но ведь это Генеральный штаб Советского Союза, а не Соединенных Штатов Америки». В финале растроганный офицер подходит к нему и едва ли не со слезами на глазах рапортует: «Честь имею».

«Соловья» меж тем демонстрируют по телевизору не только по случаю юбилея, но и каждое воскресенье в 10 утра, он ведет милитаристскую программу «Служу Советскому Союзу!», которую к тому времени немного находилось охотников делать. Там он работает целый год, посвящая этому много времени, — даже на «Ассу» некогда сходить, — и тщетно, потому что от всего этого проекта мало что сохранилось в чьей-либо памяти. Разве что Андрей Проханов вспоминает, как отец возил его на учения на Кольском полуострове, где они снимали репортаж про морпеха, который до армии был типичным мажором, сыном чуть ли не ректора МГИМО, а затем все бросил и пошел в армию. В частности, там был эпизод «морпех снаряжающийся», удивительно напоминающий известную сцену в фильме «Коммандос», где Шварценеггер в течение десяти минут наводит марафет и обвешивается базуками; любопытное совпадение. Картину с участием будущего губернатора Калифорнии Проханов мог увидеть ни много ни мало в местах ее съемок, потому что в конце 1988 года, зампредседателя Комитета защиты мира, он отбывает в турне по Америке, которое не смогли испортить даже певуны Никитины, оказавшиеся с ним в одной делегации. Квартирует он в семьях — в Техасе, Калифорнии, Флориде и Вашингтоне. В столице он читает лекцию про афганскую войну, на мысе Канаверал наблюдает запуск «Атлантиса»; в Техасе инспектирует тюрьму и реабилитационный центр, во Флориде бродит по аттракциону «Город будущего», но в отчете, напечатанном в «ЛГ», с непонятной окружающим твердолобостью долдонит: «Я не верю в слащавую парфюмерную дружбу двух гигантов, распростертых на разных половинах Земли».

Этот текст «Кто ты, middle American?», датированный маем 1989 года, — последний его текст в «Литературке», где именно в это время происходит его стремительная маргинализация. В коридорах уже можно встретить людей девяностых — молодых Ю. Гладильщикова, Б. Кузьминского, С. Николаевича, которые воспринимают нашего героя в лучшем случае как призрак замка Моррисвиль; у него крайне низкий рейтинг цитируемости, на роман «Ангел пролетел» анонсируют рецензии, но их так и не публикуют, его затирают в прессе, и даже друзья считают его последние романы «слишком скороспелыми». Именно от «Литературки», еще в 1986 году, когда его «И вот приходит ветер» вместе с «Прологом» Генриха Боровика участвовал в конкурсе на Госпремию СССР, он получил первый удар: газета помещает на одной полосе две рецензии, из которых становится понятно, что книга очерков «Пролог» — глубокое и выдающееся произведение, а «Горящие сады» сиюминутны и поверхностны. Это покоробило его чудовищно. «И вдруг такая дешевая распродажа», — сокрушается коллега Бондаренко. «Предательство — очень интересное состояние, человек должен пережить вероломство близких друзей, испытать ревность как огромную форму страдания. Газета, которой я служил верой и правдой, которую считал своей родной корпорацией, в которую я был встроен, тайны которой я знал, она в период горячей перестройки вдруг обрушилась на меня с жуткой критикой за то, что я ездил в горячие точки, был символом милитаризма. Я от этой сучьей газеты ездил туда, они оплачивали мне командировки, чествовали меня, публиковали меня полосами, я благодаря этой газете получил репутацию советского Киплинга — и она же ударила меня в спину. Я был ошеломлен. Я перестал ходить туда».

Критика посвящает ему не столько разгромные, сколько ироничные статьи, выставляющие его комическим графоманом-самоделкиным. Самый характерный текст принадлежит В. Матулявичусу; он опубликован под заголовком «Романы на конвейере» в журнале «Нева» (1987). Подобрав несколько анекдотичных цитат (типа: «Женщины, легчайшим шлейфом летевшие за его самолетом, были как бы ассистенты, помощницы, свидетельницы его мастерства»), автор сопровождает их комментариями в том духе, что «это не пародия, а реальный текст». Проханова журят за «упрощенный подход к литературному произведению, когда при его оценке предпочтение отдается конъюнктурно понимаемой актуальности», и ставят ему на вид «снижение художественных критериев», «конвейерный способ производства», тогда как, — справедливо замечает критик, — «писательский труд — это штучная работа».

Судя по годовым обзорам отечественной литературы тех лет, остросовременные вещи в тот момент мало кого волновали — в словесность хлынули Платонов, Булгаков, Пастернак, и на полном серьезе критика рецензирует романы пятидесятилетней давности. В лучшем случае место уделялось Полякову и Каледину, но где уж «600 лет после битвы» было конкурировать с «потаенной литературой»…

Так и не научившийся скрывать свои симпатии к советскому, он становится неудобным, гротескным персонажем, и его начинают вытеснять из разных медиа — из редколлегии «Октября» (главный редактор которого, Ананьев, «очень быстро стал демократом»), из «Служу Советскому Союзу!» — где все материалы, кроме его собственных, фактически становятся антиармейскими. «Это тоже показалось мне формой предательства, потому что те режиссеры, это прежде всего женщины, которые меня пригласили, обожествляли меня, потом стали работать прямо в противоположном направлении. Как так может быть? Неужели вся эта риторика — армия, Родина — была не больше чем риторика, а сейчас появились хозяева, стали платить им деньги, и они стали делать другие вещи?».

В какой-то момент может показаться, что отдельные карьерные неудачи компенсируются респектабельными знакомствами и широкими перспективами. Еще в первой половине 80-х у него, обласканного прессой автора десятка романов, складываются прочные связи с аксакалами СП СССР — Чаковским, Марковым, Верченко. Последние двое готовят его в секретари Союза писателей СССР, это действительно очень высокий ранг, место в ареопаге верховных жрецов. У него завязываются очень хорошие — «неформальные» — отношения с партийным руководством, в частности с очень влиятельным идеологом Севруком, который в Афганистане руководил всей пропагандистской кампанией.